Царев передернул затвор. Пустая гильза выпала на пол.

– Для чего тебе это? – спросила Надя.

Царев не ответил. Может, он на охоту собрался. А спрашивать перед этим мероприятием – нехорошая примета. Как и отвечать. Может, ему еще следует сказать, сколько он уток добудет?

Он поднялся и подошел к чурке: пуля прошила березу насквозь и ушла в стену в самом низу. Ни один пистолет не способен на такое, хотя скорострельность у обреза, конечно, не та.

– У тебя суп там не уйдет с плиты? – спросил он внучку.

– Щи… – поправила она и не сдвинулась с места.

– Тогда закрывай уши, – произнес дед и еще раз прицелился.

Оглушающий звук еще раз ударил по ушам.

– Достаточно. Испытали оружие.

Царев вторично исследовал чурку. Результат оказался прежний. Патроны не отсырели. Они в превосходном состоянии. Нужно добавить в магазин два патрона взамен использованных. Семь патронов – это неплохо. Жаль, нет у него «ТТ».

– Воевать ты, что ли, собрался?

Дед опять не ответил. Слишком у него внучка любопытная. Да и он, старый дурак, надумал при ней отстреливать оружие.

Они вернулись в дом. Щи кипели на плите, норовя залить огонь. Царев осуждающе оглянулся на внучку. Удовлетворила любопытство? Убавив огонь, он вынул из шкафа тряпку, завернул в нее обрез и отправился с ним в зал. Там он сел в кресло к столику и принялся набирать телефонный номер.

– Ваня? Это Царев беспокоит. Приветствую… Выписали сегодня… Шкура заросла, а квасить я и дома смогу. Подъедешь ко мне?… Жду.

Положив трубку, Саня откинулся на спинку кресла.

– Щи готовы, – объявила Надежда. – Налить тебе?

Царев согласился. Пришел на кухню, сел к столу. Рука привычно потянулась к холодильнику.

– Дедушка…

Внучка сверлила взглядом. Дед словно бы перед этим дал ей торжественное обещание и теперь нарушал свою клятву.

– А чо тут пить-то. Граммов двести всего осталось. Может, выпьешь со мной?

– Налей…

Царев плеснул ей в рюмку, себе в стакан, и тут же выпил. Похлебал щей и вновь двинул в зал. Лег на диван. Его тянуло в сон. Слаб все-таки человек. Тем более операцию перенес. Прикрыл веки и сразу же задремал.

Проснулся – в окнах темно. В комнатах тоже. Кто-то на кухне разговаривает. Царев громко кашлянул, чтобы не вставать и не смотреть.

– Спишь, Ваше Величество?

В дверях возник Степаныч – худощавый, прогонистый. Улыбается. На его месте Царь не улыбался бы. Не то время, чтобы хохотать до упаду, когда плакать хочется.

– Выписался? – Степаныч поздоровался за руку.

– Докладывай, чего наработали без меня, – потребовал Саня, оставаясь лежать.

Ефремов сел в кресло напротив и вкратце поведал историю похищения.

– И что? – холодно блеснул зубами Саня. – Лишили район прокурорской власти?

– Да нет пока…

– То-то же… Мочилово для них в самый раз. По-другому не понимают.

Саня приподнялся, опираясь локтем в подушку, и продолжил:

– Ты думаешь, их проймет совесть? Черта с два. Они так давно обгадились, что забыли, когда это было.

– Пожалели…

– О себе думать надо. Вас уничтожат, как уничтожили мою внучку…

Он покосился на двери.

– Но она же на кухне… – удивился Степаныч.

– Образно говорю. Для сравнения. Бнатов изнасиловал, сука, недавно.

Понизив голос, он вкратце поведал историю недельной давности.

– Можно обвинить подлеца в преступлении, – продолжил он, – но до суда дело все равно не дойдет. Сам знаешь почему. Вещественные доказательства уничтожат. Но не это главное. Она не заявила об изнасиловании. Боится. Да и я боюсь. Но вещественные доказательства она сохранила… Она их заморозила…

На секунду он перестал бормотать, а затем продолжил:

– Докукина, старого козла, я бы тоже заморозил. Вы же сами убедились: живут не по средствам. Их зарплаты не хватит даже на сотую долю видимого имущества. Плюс к этому еще то, о чем мы не знаем. Но и этого достаточно. Иномарки. Коттеджи. Причем у каждого. Что же, у них у каждого за границей богатый дядя объявился? Наследство оставил? У одного, допускаю, объявился, но не у всех… Оружие надо готовить.

Сказал и замолчал, блестя в темноте глазами. Степаныч тоже молчал.

– Как хотите, – вновь продолжил Саня, – но я для себя сегодня решил. Окончательно и бесповоротно. Из хирургии раньше времени ушел. Не могу больше терпеть. К чему слова. К чему доказательства. Вот они где, мои доказательства.

Он постучал себе пальцем в висок и вновь покосился в сторону кухни. Оттуда падал электрический свет. Там гремела посудой внучка. Она не могла себя защитить.

– У нее парень служит в армии, – говорил Саня. – А этот вон что удумал. Мерзавец. Подлец. Негодяй. Не будет он больше жить на этом свете. И на том свете ему места не будет.

– Может, в областную прокуратуру нам обратиться…

– У тебя совсем котелок не варит, Степаныч. Ты хоть газеты читаешь?

– Бывает…

– Читаешь, значит… И что ты вычитал?… Мафия? Круговая порука? Чиновники и бандиты в одной упряжке. Причем бандиты в режиме пристяжных, а те, что в погонах, передом идут.

– Давно ты об этом узнал?

– А ты?

Оба собеседника вновь умолкли. У одного внучка попала в сети, у второго сын под следствием. Неужели только с помощью кола нужно отстаивать свои права. Да и кол в этом случае плохой помощник.

Саня грузно поднялся с дивана, приблизившись к шкафу, вынул оттуда сверток и положил перед Степанычем на стол. Затем задвинул шторы на окнах и включил настольную лампу.

– Пришлось расконсервировать, – произнес он.

Ефремов, словно бы нехотя, развернул ткань. Внутри лежал обрез.

– Осторожно. Заряжен… Патрон в стволе.

Однако Степаныч все же передернул затвор. Продолговатый патрон бутылочной формы выпал на пол.

– Семь штук внутри… – Саня нагнулся и подобрал с пола патрон.

– Где добыл? – произнес Степаныч довольным голосом и загадочно улыбаясь. Вероятно, он и сам не отказался бы от обреза, учитывая его пробивную силу.

Царев не торопился отвечать.

Ефремов продолжал улыбаться.

– Надеюсь, ты никому не скажешь, – наконец сказал он. – У меня тоже есть оружие…

Он нагнулся и, приподняв широкую черную штанину выше колена, обнажил оперативную кобуру с тяжелым пистолетом. Это был «ТТ». Нашел куда пристроить! Сразу стала понятной необычная ухмылка Степаныча. Имел пистолет, а Царев не догадывался. Впрочем, Саня о собственном арсенале тоже молчал. Пока жареный петух не клюнул.