«Для них мы вообще не люди. Не такие, как они. Мы для них просто животные… или даже хуже, чем животные».

Дождь все усиливался. Как будто сама природа в конце концов оскорбилась количеством грязи, скопившимся в городе, и решила хорошенько это все отмыть. Но под каждым смытым потоками слоем грязи обнаруживался новый, а под ним – еще один, и еще… Сточные канавы были наполнены бурлящей дождевой водой, чернильно-темной и вонючей.

Колонна Белых ведунов уже вливалась в ворота фабрики.

Две-Восьмерки последние три года проводил здесь каждый день – с того дня, как он был признан совершеннолетним, а значит, его магия достигла необходимой зрелости. Тогда из школы ведунов его распределили на завод, который, впрочем, располагался в том же самом здании. Ничего никогда не менялось. Он мог бы пройти этот маршрут с закрытыми глазами, возникни у него такое желание: в ворота фабрики – по коридору – к своему рабочему месту. К рабочему столу в длинном ряду одинаковых скамей, в помещении, полном монотонным унылым шепотом беловедунской магии. На столе стоял котел для варки заклинаний, в котором Белый ведун развел огонь, что он также проделывал каждый божий день. Покопавшись в ящиках стола, он извлек наружу необходимые ингредиенты в закрытых колбах и начал отмеривать на весах нужное количество.

Его работа все три года состояла в производстве заклятий одного и того же типа.

Он знал, что, вообще-то, в мире магии неисчислимое количество заклятий, что ведьмы из Западной Ведунии едва ли не каждый день изобретают что-то новое, творческое и сумасшедшее. У Белых ведунов дела обстояли иначе: их работа состояла в том, чтобы каждый день, месяц за месяцем и год за годом производить ту же самую рутинную магию. Порой Две-Восьмерки невольно воображал, как здорово было бы создавать что-то новое, совсем другое, перед его глазами рисовались образы цветных всполохов, поднимающихся над его рабочим котлом. Как это, наверное, здорово – хоть разок в жизни задействовать свое воображение, сотворить что-то уникальное, а не одно и то же, не унылые одинаковые заклятия, которые потом проинспектируют, пронумеруют и очистят от малейшей примеси жизни и цвета…

Конечно, он всегда знал, что подобными мыслями нельзя ни с кем делиться. Даже ребенком он отлично осознавал, что он отличается от прочих и не встретит среди них понимания. На курсе обучения Белых ведунов постоянно повторялось, что эмоции равнозначны слабости, что все мысли и побуждения правильного ведуна должны быть направлены на служение госпоже Хестер и Серебряному Королю. Поэтому Две-Восьмерки старательно прятал свою тайну в глубине сердца и постоянно чувствовал себя странненьким, неполноценным, дурачком каким-то. С ним явно было что-то не так. Но, возможно, он ошибался. Возможно, скоро он будет свободен от подобных тревог и от этой работы. Каждую ночь после той встречи с ведьмой в прачечной он послушно капал по паре капель заклятия себе на кожу, хотя пока не ощущал особых эффектов. Он размышлял, сколько может потребоваться времени, чтобы начать чувствовать что-то особенное… Сколько дней ему еще осталось до настоящей свободы, и будет ли он готов к этой самой свободе, когда пробьет час.

Работа Двух-Восьмерок – как и всех прочих Белых ведунов в этом цеху – состояла в производстве заклятия, которое превращало обычную бумагу в магическую. Довольно простое заклинание, рутинное. Сперва Две-Восьмерки выкладывал на стол листок бумаги, дальше следовал инструкциям, изложенным в «Книге Заклятий Серебряного Королевства» (авторства самой госпожи Хестер, к слову сказать). Следовало начертать на бумаге в строгом порядке следующие символы: птица, сердце, компас, облако.

Завершив каллиграфическую часть, Две-Восьмерки опускал лист бумаги в котел, где тот начинал скручиваться и чернеть под действием магического пламени. Дальше требовалось добавить в огонь ингредиенты, призванные запечатать заклятие: капли дистиллированного лунного света, ложку молотых орлиных перьев, стрелку компаса.

Потом наступала самая ответственная часть работы, именуемая «Ведунской молитвой». Две-Восьмерки тщательно и чисто выговаривал слова, не позволяя себе сбиться:

Порождение огня,

Прими силу от меня,

Мощью Матери-Земли

Силой мысли воспали

То заклятье, что пою,

Кровь и магию мою.

Дальше – вспышка света. Котел начинал вибрировать, от него поднимались клубы пурпурного пара. Привычными быстрыми и ловкими движениями Две-Восьмерки откупорил ряд одинаковых флакончиков и начал наполнять их заклятием, пока котел не опустел. Потом он упаковал флакончики с магией в ящик, устланный соломой, подписал на бирке название заклятия и позвонил в колокольчик, оповещая, что закончил очередную партию. Через минуту к его столу проковыляла пожилая служительница с тележкой и погрузила ящик с заклятиями к остальным, точно таким же: теперь их требовалось отвезти на пункт обесцвечивания. Она молча забрала продукт и укатила тележку, не удостоив Две-Восьмерки ни слова, ни одобрительного взгляда.

Так проходил каждый день Белого ведуна в течение последних трех лет его жизни. Закончи серию, звякни колокольчиком, сдай серию, работай дальше.

Две-Восьмерки еще не знал, что этот день будет очень сильно отличаться от всех предыдущих. Что этот день изменит всю его жизнь.

Приближался обеденный перерыв, и в целом Две-Восьмерки был доволен своей сегодняшней работой. Он произвел восемь партий заклятий – неплохой результат и для полного рабочего дня. Вытирая ладонью потный лоб, он осознал, что желудок его бурчит от голода. Именно в этот миг он заметил, что двое других Белых ведунов, совершенно незнакомых, направляются к его столу.

Это были очень крупные мужчины, один – темнокожий, с бритой наголо головой, а второй, наоборот, такой бледный, что кожа его казалась голубоватой, и с копной спутанных седых волос.

Они остановились прямо напротив стола Двух-Восьмерок, меряя его странными взглядами.

– Восемь-Восемь-Пять-Четыре-Семь-Шесть? – спросил темнокожий, называя Две-Восьмерки его полным именем.

Тот кивнул, не сумев выдавить ни звука, – горло его внезапно пересохло.

Бледный и седой выхватил палочку. Прежде чем Две-Восьмерки успел отреагировать, тот направил палочку ему прямо в лоб и выстрелил каким-то ярко вспыхнувшим заклятием.

Голову Двух-Восьмерок прошила острая, разрывающая боль. Он пытался кричать, но горло крепко перехватило, и он просто покатился в темный водоворот пустоты. Ведун потерял сознание раньше, чем тело его ударилось об пол.

Клетка души

– Просыпайся, котеночек. Вот так, вот так.

Две-Восьмерки с трудом открыл глаза, моргая от неожиданно яркого света облачных небес, пробивавшегося через узкое окно. Он попытался шевельнуться – и понял, что не может этого сделать.