мне по плечу! Хочу людей мором уничтожу, хочу скот загублю! Хочу холод навлеку, хочу тьму сгущу! Силы ветра подвластны мне, силы тьмы! Реки могу осушить и колодцы! Так чего я одной бабы испугался? – Сетовал он на себя. – Как собачонка сбежал! Нет, вы гляньте на нее! Какая дурная! Как посмела со мной так говорить? Как посмела в меня такие бранные слова бросить? И ведь не только слова, а швыряла в меня все, что довелось в руки взять! – В голосе Кощея слышался не только гнев, но и восхищение.

Не встречал он таких никогда. Все, как одна были покорные, все как одна проходили обряд венчальный, отдавая души свои ему безропотно и каменели. Оставляя его снова в полном одиночестве и мраке. И последняя, Василиса, должна была встать так же, и отвести тьму от него. Должна была разбить проклятье. Да только не было в ней покорности, и не встала бы она, там, в саду безропотно.

Разозлился Кощей, встал, ногой топнул и двинулся навстречу к последней своей невесте. Должен он ее себе подчинить, своею сделать! Или не Кощей он!

Вот и шли они друг навстречу другу, один с решимостью, вторая со злостью и сковородой чугунной. Кто кого победит?

А Кощей шел, и чертоги свои не узнавал, везде свет, которого он годы не видел, везде тепло, которого так долго не чувствовал. И разруха. Такая разруха, которую вовек не убрать. Все добро, над которым он чах столько лет разбито, разорено, в клочья разодрано, по полам раскидано. И это одна баба сотворила? Страшно стало ему. Если она такое в гневе сотворила с домом то, что с ним сделать может?

– Нет! Чего бояться? Я чародей великий, сном ее крепким смотрю, и не сможет она рта раскрыть. – Говорил сам себе он. – Так, а как обет она будет говорить свадебный, как душу за меня отдаст, если спать будет? Не пойдет! Значит, я ее обездвижу! А как она на меня кольцо наденет, как обряд венчальный пройдет тогда? – Шел Кощей, и перебирал в голове заклятия, и ничего на ум не подходило.

И пока думал, не увидел Василису впереди. А она рванула, как лошадь дикая. А как увидел, ее обомлел. Глаза огнем горят, локоны золотые-медные развеваются, а в руках сковорода. Сам не понял, как ноги назад повернули от неё, рванул он назад в башню свою, взлетел по ступенькам и дверь на семь замков закрыл, в угол забился и завыл от страха.

А Василиса в дверь ломится, орет, сковородой стучит.

– Ах, ты старикашка дряхлый! Таракан подпечный! Сморчок сушеный! Выходи Ирод проклятый, я тебе все патлы твои повыдергиваю черные! Чего заперся там, как мышь летучая на чердаке? Выходи, кому говорю! – Долго бушевала девушка под дверью, а Кощей сидел и не знал, как с ней быть.

Проходили часы, и решила Василиса взять нелюдя измором. Начала она стучать сковородкой по двери, да не громко, но часто. И песни запела, самые громкие, да самые удалые.

Час орала и стучала, второй орала и стучала, третий пошёл. И взвыл Кощей. Сам не рад, что привез ее в чертоги свои. И проклятье свое не таким уже страшным казалось, ведь жил же с ним двести лет, и еще бы столько прожил.

Устала Василиса, голос охрип. Привалилась к стене и задремала. А Кощей не знает, как быть, что там за дверью делается? Вдруг притаилась и ждёт. И выйти страшно, и сидеть тут сиднем, тоже нельзя. И снова думы он думает свои, как ему быть с Василисой.

Двести лет назад был он Князем обычным. Золото любил, дев прекрасных тоже. Но все было ему мало, стал он грабить соседние княжества. И нашел в одном из них книгу черную, о темном колдовстве. Силу он набрал великую, и потекло к нему золото рекой, одну за другой менял он жен. Пока не встретил одну, которая прокляла его, за деяния его.

– Проживёшь, ты, до смерти один. Во мраке и холоде. Каждый, кто встретит тебя, бояться будет, не будет друга тебе близкого. И встретишь тысячу прекрасных дев, невинных. И если они будут готовы, тебе покорно душу свою отдать, спадет заклятие с тебя. Но не увидишь ты от них ни любви, ни ласки, каменеть они будут, как твоими станут. А последняя раздвинет мрак, вернёт тепло. И полюбишь ты ее, одну, единственную. Только должна она быть прекрасней всех. И родиться ей нужно в семье, где три дочери от одного отца, да разных матерей.

Страшно ему стало, он и так разменял третий десяток, да где ж столько дев молодых найти. Сколько ему отпущено? Так и суждено во мраке и холоде жить и умереть? И решил Кощей смерть свою спрятать. Вычитал он в книге черной, как обряд провести. Отлил он из золота иглу, уколол ею сердце свое, при помощи магии, а когда кровь засохла на ней, наколдовал он утку, утку убрал в зайца, а зайца в сундук спрятал, сундук цепями на дуб древний приковал. И заклятье на него наложил, что не сможет его разбить никто, ежели Кощей сам этого не захочет.

И начал он рыскать по свету, искать прекрасных девушек, невинных. Годы летели, а в саду, одна за одной, вставали каменные статуи. И вот остались последние три. Тридцать лет и три года не мог найти он тех самых. Но тут молва пошла, что у южного Князя родилась третья дочь. Решил он посмотреть. Послал птиц своих, наложил чары на людей и увидел, что все трое распустятся, как цветы в мае. Сначала Елену своей сделал, потом Марью, и пришёл черёд третей. Как увидел он ее, в первый раз, обомлел. Такой красоты он не видывал прежде. Только нужно было дождаться, когда в ней женщина проснется. Да не беда это, столько лет ждал и тут подождёт. Вот и срок подошёл. Прилетел он за последней невестой своей, забрал к себе, обряд готовил долгий, чёрный. Да только вот, как увидел, что это не Василиса, а старуха с ее личиной, разгневался. В пыль превратил он старую, кинулся назад искать Василису, только вот нет ее там, и следа не нашлось. Княжество сжёг он до тла. Наложил заклятия поиска, и день и ночь искали ее птицы, люди и звери.

Но найти не могли. Год за годом шли, он уж подумал, что сгорела она в пожаре, им устроенным. Но вот тут и случилось чудо, учуяли