Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опустившись на стул перед столом, Дон спросил:
— И что он сказал на этот раз?
— Он все видел. — От воспоминания очередного кошмара ее в который уже раз за утро бросило в дрожь, но, овладев собой, Нэнси взяла записи и бесстрастным голосом начала читать их. К концу сообщения ее лицо стало белым как полотно. Дональд был вне себя. Если бы ему сейчас попался этот сукин сын, он задушил бы его собственными руками. Не в силах усидеть на месте, он вскочил и размашистым шагом подошел к окну.
— Конечно, я поинтересуюсь у соседей по поводу их собаки, но, сдается мне, он не врет, — сказал Конихан, бросив на нее взгляд через плечо. — Он из тех, кто способен на все, и ни ложь и ни правда не имеют для него никакого значения.
Нэнси уже и сама пришла к такому заключению, но, несмотря на это, признание Дона все же напугало ее.
— Как вы думаете, он преследовал нас до вашего дома?
— Нет, мы бы его заметили, ведь, если вы помните, к тому времени на улице всякое движение прекратилось. У него не было возможности узнать, где мы остановились. Вы в безопасности.
Только на данный момент.
Слова эти он не произнес вслух, но оба понимали, что преступник, будучи по натуре игроком, может принять ее бегство как вызов. Он где-то неподалеку, следит за ней и ждет, когда она допустит ошибку.
— Когда можно поставить прослушивающее устройство?
— Надо получить разрешение департамента, но это не проблема, — ответил Дон. — К вечеру, думаю, жучок будет на месте. Тогда его следующий звонок мы уж точно засечем.
Как он предполагал, во второй половине дня ее линия была уже готова к прослушиванию, а, на столе Нэнси, рядом с телефоном, установлена кнопка. Все, что от нее требовалось, нажать на нее в случае звонка маньяка.
Но преступник, словно почувствовав опасность, молчал. А она в ожидании замирала от каждого телефонного звонка. Вечером, когда они с Дональдом встретились в лифте, чтобы вместе ехать домой, ее нервы были на пределе.
Однако, сев в машину к Дону, она почувствовала беспокойство уже совсем другого рода. Им предстояло вместе провести уик-энд. Эти два дня ей придется прожить бок о бок с ним, сходя с ума от сложного чувства к нему, которого она боялась и с которым никак не могла справиться.
По молчаливому согласию они старались держаться подальше друг от друга. Сначала это срабатывало. Нэнси закрылась в своей комнате с книгой, а Дон нашел дело в гараже. Несколько раз звонила Труди, и после разговора с ней он становился угрюмым. Нэнси сделала попытку узнать, что случилось, но он ясно дал ей понять, что это его проблемы.
Однако голод все-таки свел их на кухне. Его поцелуй, о котором она мечтала, повис в воздухе в тот самый миг, когда их взгляды встретились. Всем сердцем Нэнси рвалась к нему, с трудом сдерживая бурю противоречивых чувств. С одной стороны, инстинкт подсказывал ей, что он не причинит зла. Но ведь однажды инстинкт уже подвел ее. Если бы кто-нибудь спросил, что она думает о Берте Стивенсе за день до несчастья, она бы поклялась, что может спокойно доверить ему свою жизнь.
Бежать и поскорей. От Дона, от чувств, что он вызывает одним своим присутствием, от прошлого, которое, наверное, никогда не стереть из памяти. У нее нет другого выхода. Если она здесь задержится, то неминуемо снова окажется в его объятиях. А это ее и пугало и манило одновременно.
К вечеру в воскресенье страсти понемногу улеглись, и они оба обрадовались, что наконец-то уик-энд подходит к концу. Нэнси рано отправилась в постель, уверенная в том, что стоит ей только положить голову на подушку, как она сразу заснет. Но ей не спалось. Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставал образ Дона. Нет, это должно когда-то прекратиться! — разозлившись на себя, подумала она. Но измученная бесплодной борьбой с самой собой, она продолжала утопать в потоке безумных, распаленных ее богатым воображением фантазий. У Нэнси разболелась голова, на глаза навернулись слезы. Из опыта она знала одно средство успокоиться — заняться выпечкой хлеба.
Запах выпекаемого хлеба разбудил Дона. Его манил, дразнил аппетитный аромат, но он глубже зарылся в подушку, решив, что ему это снится. Кому в голову придет что-то печь посреди ночи? Вдруг он услышал звук, похожий на грохот упавшей кастрюли. Сон как рукой сняло! Что за чертовщина!
Дон выскочил из постели, стараясь не шуметь, натянул джинсы и выскользнул в холл. Из кухни отчетливо слышались звуки, ясно чувствовался пьянящий аромат выпекаемого хлеба. Нахмурившись, Дон подошел к кухонной двери и тихонько приоткрыл ее. Там стояла Нэнси, занятая своим делом, словно сейчас была не глубокая ночь, а субботнее утро.
— Какого дьявола вы здесь делаете?
Форма для выпечки с грохотом выпала у нее из рук. Широко распахнутыми глазами она уставилась на возмутителя своего ночного бдения, стоявшего босиком в дверях, голым по пояс, в незастегнутых джинсах. В горле сразу пересохло, она дважды сглотнула и только потом уже выдавала:
— Мне н-не спалось, поэтому, я-я р-решила ч-чем-нибудь заняться.
— В два часа ночи?
А ты сам что здесь делаешь? — ехидно подумала она. Как видно, у тебя тоже бессонница, и похоже, по той же причине. Гордо вздернув подбородок, Нэнси сухо ответила:
— Это прекрасная терапия. Замешивание теста помогает мне отвлечься.
Ему не имело смысла спрашивать, от чего она пытается отвлечься. Ответ читался на ее лице. Тени прошлых страхов и волнений как в зеркале отражались на нем. Дон с горечью почувствовал, что злость уступает место бесплодному, но неодолимому желанию обнять ее, приласкать, защитить.
Отправляйся в постель, Конихан, пока у тебя еще есть силы справиться с собой.
Прекрасный совет, и любой здравомыслящий мужчина немедленно бы последовал ему. Поздно, они оба устали от неопределенности, а благоразумие, годное в свете дня, ночью чертовски шатко. И самое страшное, их полуобнаженный вид не вносил твердости в его мысли…
Со слегка растрепанными огненно-рыжими волосами, струившимися по спине, она походила на заигравшегося котенка. На ней была длинная белая ночная рубашка и халат с шелковой завязкой на шее — ничего провоцирующего. Однако материал не скрывал формы ее грудей, бедер и длину ног.
Дон с трудом сдержался, чтобы не шагнуть к ней ближе. Ты будешь последним идиотом, предостерег Конихана внутренний голос, если сделаешь такую ошибку. Заставив себя вновь обратить внимание на плиту, он нахмурился.
— Откуда это? Не помню, чтобы у меня имелись такие кастрюли.
— Вы правы, — тихо сказала девушка. — Я захватила их с собой.
Как же часто она страдает бессонницей, если в ней живет потребность таскать за собой все эти причиндалы!
— Нэнси…
— Извините… — Они как два подростка, испугавшись внезапной паузы, заговорили одновременно. — Извините, что разбудила вас. Просто я уже не могла лежать.