А что, если подойти завтра в классе к Вере, что называется, прилюдно? И пригласить на прогулку или в кафе эдак громко, чтобы все слышали? Но тогда услышит и Ольга! А если не услышит по какойто причине, то ведь все равно узнает… И что тогда? Тогда она нарушит пакт о ненападении и выложит в Интернете видео со своего телефона. А на видео он, Александр Рогачев, краса и гордость 9«А» класса, самый крутой парень и мечта девчонок, валяется в ногах у Даньки Рыбы, просит не бить и всяко перед ним унижается. Собственно, такой же вариант видела сегодня и Вера. И ведь вот что странно: Ольга при виде эдакой картины тут же сообразила достать телефон и сделать полезную во всех отношениях съемку, а Вера пыталась его выкупить. Они обе говорили ему о своей любви, но действовали поразному. Конечно, Ольгу можно обвинить в подлости. С другой стороны, у нее не было другого выбора. Или выбор всегда есть: между подлостью и неподлостью… между трусостью и нетрусостью. Нетрусость… А что такое нетрусость? Нетрусость — это храбрость, смелость…

Наверно, стоит себе признаться, что он, Алик Рогачев, не смел и не храбр. Нет, не так. Это както даже не очень и огорчает… Всетаки не храбрец и трус — не только звучат поразному. Пожалуй, и смысл этих слов разный. Не храбрец — это значит, просто не очень храбрый. А трус — он и есть трус! Да, хоть и нелегко, но приходится согласиться с тем, что он, Алик, именно трус. Ну… пусть трус… А кто не испугался бы этого дебила Рыбу? Да его вся школа боится! Разве только один он?! Эта паршивая Рыба приятельствует с такими уголовниками, что перечить ему — себе дороже. Если и не Рыба с Харей и Фонарем, так эти его уголовные дружбаны вытрясли бы у него деньги.

В тот первый роковой вечер мама попросила его заплатить за квартиру. Он, Алик, вышел из дома и уже повернул было к сберкассе, когда мама вдруг выскочила на балкон и крикнула, чтобы он вернулся домой, так как она хочет ему еще поручить сделать покупки в универсаме «24 часа». Странные они, взрослые. То боятся, что их дети вляпаются в какуюнибудь скверную историю, то сами на весь двор голосят о деньгах. Ежу ясно, что без денег в универсам за покупками нечего и соваться. К тому же был вечер. Ранний, конечно, всего пятый час, но уже прилично стемнело. Рыба с Харей и Фонарем в этот момент как раз коротали время сидя на детских качалках прямо напротив балкона Рогачевых. Конечно, в тот момент Алик так же, как и мама, не мог даже подумать, что ее крик о покупках будет иметь такие ужасные последствия.

То, что за ним чуть ли не след в след идет Рыбина троица, Алик понял только в подворотне, ведущей в проходной двор. Если бы понял раньше, ни за что не свернул бы в нее. Лучше пройти лишний квартал, чем встретиться с этими лихими ребятами в узком колодце, образованном прихотливо изогнутой многоэтажкой и примкнувшим к ней одним боком без окон старым зданием ткацкой фабрики «Вымпел». Вообщето в этот дворколодец нормальные люди избегают заходить — опасно. Там часто кучковались бомжи и всякие подозрительные личности. Но когда человек кудато спешит, то забывает про опасность. А Алик спешил. И ведь именно на свидание с Верой.

Они сразу ударили его в спину так сильно, что он упал носом в асфальт. И тут же брызнула кровь. А он, Алик, крови не любит. Очень. Он вообще мирный человек.

Его попытка подняться не удалась. Рыба наступил ему своей грязной кроссовкой на шею и тихо, но четко сказал:

— Гони деньгу.

— Какую деньгу? — попытался оттянуть момент расплаты Алик.

— А какую мамаша на жратву выдала.

У Алика похолодело внутри. «На жратву» мама дала денег немного, потому что попросила купить всего лишь булки, хлеба и три килограмма картошки. Но у него с собой была еще очень приличная сумма для оплаты квартиры и телефонных переговоров. Утешало лишь то, что деньги на продукты лежали во внешнем кармане куртки, а для сберкассы — во внутреннем, который непросто найти, даже если специально обыскивать. Молния кармана ловко скрывалась под лейблом, пришитым только за верхний край. К тому же Рыба с братвой не знали, что у него есть деньги не только на магазин.

Разумеется, вначале Алик не собирался отдавать им деньги. Он так и сказал:

— С какойтакой стати?

— Да ни с какой! — весело отозвался Фонарь и поставил свою замызганную кроссовку между лопатками все еще лежащего на асфальте Алика, прямо на модную бежевую куртку. — Отдавай — да и все, иначе огребешь по полной.

Алик еще никогда в жизни не огребал. Он был довольно высок для своего возраста, широк в плечах и силен. Никому и в голову не приходило даже попытаться вынудить его к драке. Видимо, считалось, что при этом огребет тот, кто на Алика Рогачева покусится. Он и сам так считал. У него и походка была соответствующей. Он всегда нес себя навстречу жизни с большим достоинством, как человек, хорошо знающий себе цену. И вот теперь он, человек, знающий себе цену, ничтожным червяком извивался под ногами Рыбы и Фонаря.

Он попытался подняться, но ему на спину опустился третий башмак — Харин. Нос Алика опять пребольно ткнулся в самый асфальт. Кровь брызнула с новой силой.

— Давай деньги — не тяни! Наше время дорого! — уже с угрозой проговорил Рыба. — Ты ж понимаешь, мы можем и сами взять, да наклоняться лень.

— Ага… Щас… держи карман шире… — выдавил из себя Алик и тут же пожалел об этом, поскольку чьято нога пребольно пнула его в бок. Потом пнула другая.

Силы на то, чтобы подняться, у него все же хватило, но отражать удары поднаторевших в драках парней было трудно. К тому же их было больше. Очень скоро он рухнул на колени, а когда ему въехали в челюсть так, что показалось — сейчас горохом посыплются зубы, он вытащил из кармана деньги на продукты и бросил их на асфальт со словами:

— Да подавитесь вы ими, гады…

Это оказалось не самым верным решением, потому что Рыба, который именно гадом и был, почемуто вдруг здорово оскорбился этим словом и крикнул:

— Это кто здесь гад?! — и так сильно дал Алику в глаз, что тот сразу закрылся.

И вот тогда он испугался понастоящему. Эти сволочи его сейчас просто изуродуют, и ведь никто не вступится. Когда в этом дворике идет драка, никто в него даже войти не смеет — себе дороже будет!

Команда Рыбы продолжала лупцевать Алика почем зря. Теряя силы, он вспомнил про деньги во внутреннем кармане куртки. Пожалуй, придется откупаться, иначе — кранты. Даже если этих сволочей потом сдать ментам, ему, Алику, здоровье никто не вернет, да и лицо новое не купишь. А оно у него ничего, лицото, девчонкам всегда нравилось.

И он предложил им денег.

— Сколько дашь? — тут же деловито осведомился Рыба, и избиение приостановилось.

Алик знал, что у него в кармане четыре бумажки, по тысяче каждая. Свернуты они, естественно, все вместе. Как бы сделать так, чтобы отдать пришлось не все четыре?

— Тысячу, — сказал Алик и дотронулся до глаза. Кажется, на месте, но веком прикрылся намертво.

— Годится, правда, Рыба?! — радостно провозгласил Фонарь, но предводитель их группировки оказался куда мудрей. Какимто чудом он почувствовал, что Алик предлагает только часть.