— А кто его отец?

— Павел Валайтис, — я посмотрела на неё округлившимися глазами, чтобы убедиться, что точно правильно всё поняла, и получила утвердительный кивок головой.

Дополнительных пояснений не требовалось: это имя в последний год было настолько на слуху, что даже мне, не особо следящей за политикой, оказалось хорошо известно. Скандальные разоблачения коррупции среди высших чинов, ряд новых мер по обеспечению прозрачности грядущих выборов, неожиданные назначения и перестановки на самой верхушке власти — во всех громких делах теперь непременно фигурировал Павел Валайтис, бывший судья, ныне отчаянный борец за справедливость и активист во благо нашей родины, чей рейтинг среди населения рос в геометрической прогрессии, предрекая его скорый переезд из здания государственной думы через дорогу, прямиком в Кремль.

— И они позволили своему сыну такое вытворять? — ошарашенно спросила я, боясь даже предположить, что было бы, раскопай журналисты хоть какую-то часть истории с Колесовой. А её видео, отправленное его невесте, теперь воспринималось мной не иначе как попытка изощрённого суицида.

— Его очень любят. Боготворят. Ему бы, кажется, позволили вообще всё, что он бы захотел. Его мать до сих пор носится с ним, как с младенцем.

— И на что он способен, Рит? То, что я слышала о нём, рисует картину какого-то инфернального чудовища, а не подростка.

— Я сама не знаю. Мы с ним не то чтобы сильно общались… я была не того круга, — тон, которым она сказала об этом, был на удивление равнодушным, словно её действительно ничуть не волновало деление на какие-то мифические классы людей. — Но он непредсказуемый. Избалованный и ужасно эгоистичный. Даже сама Наташа много раз признавала, что вообще не понимает, что у него на уме.

— Он может сделать ей что-нибудь… плохое?

— Раньше такого точно не было. В отношениях с Наташей он всегда предпочитал насилие психологическое, тем более хорошо знал, как на неё воздействовать. Но теперь… я надеюсь, что обойдется.

Минуты текли медленно, и я отрывалась от окна только для того, чтобы снова взглянуть на часы и убедиться, что прошло всего лишь шесть минут, а отнюдь не несколько часов. К счастью, разговаривали Ян с Наташей в машине, поэтому ученики быстро расходились, не увидев ничего интересного и заслуживающего внимания в факте очередной очень крутой тачки, остановившейся у ворот гимназии. Кажется, кого-то из младшеклассников по утрам вообще привозит на Бентли личный шофёр, разодетый в костюм и фуражку на манер старых американских фильмов, так что здешний народ богатством и понтами уже не удивишь.

Тревога никак не желала отступать, и я до боли обкусывала губы и неимоверным усилием останавливала себя от желания тоже выбежать на улицу. Вряд ли я смогла бы чем-то помочь, а мешать тем более не хотелось, поэтому оставалось только гипнотизировать взглядом поочерёдно то кричащие-яркую машину, то фигуру Иванова, опрометчиво вышедшего на улицу прямо в форме, даже не накинув на себя куртку.

Пусть его рыцарство отозвалось в моей душе трепетом и чистым восторгом, однако за такое вот наплевательское отношение к своему здоровью я всё равно ему обязательно выскажу.

Наташа выскочила из машины так внезапно, что в первое мгновение мы с Марго даже не поняли, что произошло. Парни тоже: они переглянулись между собой и спокойно пошли вслед за ней ко входу в гимназию.

— Наташ? Ты как? — обеспокоенно спросила я, когда, порыскав взглядом по сторонам, Колесова наткнулась на нас и, подойдя, обессилено прислонилась плечом к стене.

— Я… — она облизала губы, потом растерянно посмотрела на приблизившихся Максима и Славу, заметно успокоившись в тот же миг, как поняла, что это всего лишь они, потом потёрла лицо ладонями, словно пыталась привести себя в чувства, прежде чем смогла продолжить: — Да нормально я. Не ожидала, что он сюда явится прямо посреди дня, долбаный мудак.

— И что он сказал? — голос Риты упал до шёпота от волнения, и она инстинктивно, неосознанно схватилась за опустившуюся на её талию ладонь Чанухина.

А Максим встал позади меня, облокотился на подоконник, будто просто выглядывал в окно, и я смогла прислониться спиной к его ледяному после улицы плечу, всё равно дающему ощущение защищённости, и, оглянувшись, поймала его успокаивающую лёгкую улыбку.

— Он сказал мне «спасибо», — скривившись от злости, выпалила Натка, — объяснил, что сам бы и пытаться не стал оспорить договорённость между родителями и друзьями семьи, а теперь свадьба сорвалась сама собой и его вернули в Москву, где можно вовсю наслаждаться прежней беззаботной жизнью.

— То есть он не собирается тебе мстить за то видео? — не веря своим ушам, уточнила Рита, округлившая от изумления глаза.

— Нет! Самая худшая месть — это факт того, что вот этими вот руками, — она злобно зыркнула глазами и покрутила перед лицом до сих пор дрожащими от волнения ладонями, — я сделала его счастливым!

***

— Я чувствую себя обманутым, — честно признался Иванов, рвано выдыхая горячий воздух мне в макушку. Его подрагивающие от долгого напряжения пальцы аккуратно поправляли мою одежду, прилипшую к влажной от выступившей испарины коже, пока сама я не могла даже толком пошевелиться, чувствуя, как ноги предательски подгибаются от слабости. Шероховатая поверхность стены неприятно царапала лоб, но была достаточно прохладной, чтобы продолжать прислоняться к ней в надежде скорее погасить внутренний пожар, вопреки всему словно разгоравшийся ещё сильнее с тех пор, как Максим отстранился.

— Почему? — шепнула я, на удивление ловко перехватив его ладони у своих бёдер и неторопливо развернувшись к нему лицом. Спина по выработанному на отлично рефлексу прижалась к стене подъезда, руки обвили его за шею, а губы — упёрлись в подбородок, чуть солоноватый на вкус.

— Ммм, кажется, я не хотел больше тайком обниматься с тобой в подъезде, — задумчиво протянул он, прихватив зубами мою нижнюю губу и потратив следующие пару минут на жадные и жаркие поцелуи, в которых мы оба, не успевшие восстановить дыхание, медленно задыхались. А когда остановился, то потёрся кончиком носа о мой висок, пытаясь успокоиться, и будоражаще-хрипловатым голосом произнёс: — И трахаться в нём тем более не входило в мои планы.

— То есть это всё-таки был экспромт? — ответом на моё насмешливое уточнение стал его укоризненный взгляд, впрочем, не очень-то вяжущийся с хитрой и довольной улыбкой на губах.

— А это был экспромт? Или ты заранее готовила план моего подъездного соблазнения?

— Я? Соблазнения? Тебе почудилось, — фыркнула я, нагло выдерживая его прямой испытующий взгляд и всеми силами изображая самое невинное выражение лица, на которое вообще была способна, отчаянно хлопая ресницами на широко распахнутых глазах.

Вообще-то да, это именно я его соблазнила. Очень неловко, неумело, торопливо и слегка неуклюже. Путалась в одежде, под которую смело лезла трясущимися от волнения руками, нервно дёргала показавшиеся бесконечными заклёпки, маленькие и большие пуговицы, молнии и тяжёлую пряжку ремня, оставившую мне неприятно саднящую царапину на ладони. Шептала что-то невразумительное и глупое между поцелуями, смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, задерживала дыхание, осторожно касаясь пальцами удивительно бархатистой на ощупь кожи на его члене под низкий, яростный рык.