Нам ведь известно, что с тех пор, как наша экскурсия покинула Санта-Крус, ни один корабль не приставал к острову Бартоломе. Яхт поблизости не было, а местные рыбаки все наперечет.

Роберто краснеет, что заметно даже сквозь загар, а он у нас всех одинаков. Я сочувственно похлопываю его по руке и говорю собравшимся:

— Вперед, ребята, плавайте, ныряйте — словом, развлекайтесь, как кому нравится. А я вернусь вовремя и помогу с ужином.

Теперь быстрее в тень. Мне действительно нужно немного одиночества в этом странном, жестоком и прекрасном мире.

Можно обрести одиночество, плавая с аквалангом. Вода здесь прозрачна, как стекло, она обволакивает тебя, словно шелк. Время от времени навстречу попадаются пингвины; они не плывут, а прямо-таки летят в воде. Танец рыбьих стай похож на фейерверк. Водоросли образуют огромные, переплетающиеся между собой кольца. С морскими львами я могу подружиться, но другие пловцы, даже очень симпатичные, слишком болтливы. Мне нужно побыть наедине с природой. Признаваться в этом неловко — мои слова сочтут излишне эмоциональными, а меня могут принять за представительницу организации «Гринпис» или Народной Республики Беркли.

Белый ракушечный песок и мангровые заросли остаются позади. Я почти физически ощущаю заброшенность этих мест. Бартоломе, как и его соседи, — вулканический остров, он почти начисто лишен плодородной почвы. Утреннее солнце начинает припекать, а на небе — ни единого облачка, которое могло бы умерить жар. То здесь, то там попадаются чахлые кустики и хохолки увядшей травы, но и они редеют по мере того, как я приближаюсь к скале Пиннакл-Рок. В обжигающей тишине, соприкасаясь с темной застывшей лавой, о чем-то шепчут мои «адидасы».

Однако… среди валунов и в лужицах копошатся яркие оранжево-голубые крабы, оставшиеся после прилива. Обернувшись, я вижу ящерицу — в здешних местах они встречаются крайне редко. Я стою всего в ярде от этой глупышки с синими лапками. Она спокойно может улизнуть, но вместо этого доверчиво наблюдает за мной. Прямо из-под ног взлетает зяблик. Это они, зяблики с Галапагосских островов, помогли Дарвину постичь, как с течением времени изменяются живые организмы. В небе вычерчивает белый круг альбатрос. Еще выше парит фрегат. Я поднимаю бинокль, висящий у меня на шее, и ловлю взглядом надменный излом его крыльев, раскинувшихся в потоках солнечного света, и его раздвоенный хвост, похожий на абордажную саблю.

Здесь нет запретных для туристов тропинок, потому что нет туристов. Эквадорские власти очень строги в этом отношении. Несмотря на ограниченные возможности, они делают большое дело, стремясь защитить и восстановить окружающую среду. А биологи всегда смотрят, куда ступают.

Я начну обходить этот островок с восточной его оконечности, пока не окажусь на тропе со ступеньками, ведущими к центральной вершине. С нее открывается захватывающий вид на остров Сантьяго и на ширь океана. Сегодня все это будет принадлежать только мне. Там, наверное, я и съем прихваченный с собой завтрак. Потом, прежде чем отправиться на запад, я спущусь к бухточке, стяну с себя рубашку и джинсы и искупаюсь в одиночестве.

Но нужно быть осторожней, девочка! До экватора всего-то миль двадцать. Здешнее солнце требует к себе уважительного отношения. Я опускаю поля широкополой шляпой и останавливаюсь, чтобы выпить из фляги глоток воды.

Перевожу дыхание и оглядываюсь. Я уже немного поднялась по склону, и, чтобы выйти на тропу, нужно теперь спуститься. Берег и лагерь отсюда не видны. Зато внизу — беспорядочные россыпи камней, ослепительно голубая вода залива Салливан-Бей и серая громада Пойнт-Мартинес на большом острове. Что это там? Ястреб? Поглядим в бинокль.

В небе — вспышка. Отблеск металла. Самолет? Нет, вряд ли. Все исчезло. Какое-то наваждение. Опускаю бинокль. Мне приходилось немало слышать о летающих тарелках или, выражаясь более научно, неопознанных летающих объектах. Я никогда не воспринимала эти слухи всерьез. Отец сумел привить нам здоровый скептицизм. Он ведь инженер-электронщик. Дядя Стив — археолог. Он немало поколесил по свету и говорит, что мир полон непостижимых явлений. Думаю, я так никогда и не узнаю, что мне довелось сейчас увидеть. Пора двигаться дальше.

Словно ниоткуда — мгновенный порыв ветра. Мягко бьет воздушная волна. Меня накрывает тень. Я запрокидываю голову.

Не может быть!

Надо мной, футах в десяти, безо всякой поддержки, беззвучно висит что-то вроде огромного мотоцикла — только без колес, да и конструкция совсем другая. Человек на переднем сиденье держится руками за какой-то странный руль. Я вижу его необыкновенно четко. Секунды кажутся бесконечными. Меня охватывает ужас; в последний раз такое было со мной в семнадцать лет, когда я ехала в ливень по горной дороге неподалеку от Биг-Сура и мою машину занесло.

Тогда мне удалось выкрутиться. А это видение не исчезает.

Рост человека за рулем примерно пять футов девять дюймов. Он сухопар, но широкоплеч, лицо рябое, нос орлиный, кожа смуглая. Черные волосы закрывают уши, борода и подстриженные усы слегка топорщатся. Его одежда совершенно не вяжется с этой фантастической машиной. Кожаные башмаки, спущенные коричневые чулки, выглядывающие из-под коротких бриджей, свободного покроя рубаха с длинными рукавами. Она, похоже, шафранового цвета, но вся заляпана грязью. Сверху — стальной нагрудник, шлем, красный плащ, шпага в ножнах на левом бедре…

Словно издалека доносится голос:

— Леди Ванда Тамберли?

Странно, но я даже не вскрикнула. Я ко всему готова. Никогда не была истеричкой. Что это — видение, бред? Кажется, нет. Спиной я ощущаю жар солнечных лучей. Жаром пышет и от скал. Море — невообразимо яркое. Я в состоянии пересчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, трюк, психологический эксперимент? Но уж слишком все реально… У незнакомца — кастильский выговор, но при этом акцент, который мне никогда не приходилось встречать у испанцев.

— Кто вы? — с трудом выдавливаю я из себя. — И что вам нужно?

Плотно сжатые губы вздрагивают. Зубы — скверные. Не поймешь, приказывает он или умоляет:

— Скорее! Я должен найти Ванду Тамберли. Ее дяде Эстебану грозит страшная опасность.

У меня непроизвольно вырывается:

— Это я!

Он отрывисто хохочет. Его машина внезапно падает вниз, прямо на меня. Беги!

Он догоняет меня, нагибается и хватает правой рукой за талию. Ощущаю его стальные мускулы. Земля уходит у меня из-под ног. Начинаю сопротивляться. Растопыренными пальцами целюсь ему в глаза. Но у него мгновенная реакция. Он отталкивает мою руку. Переключает что-то на пульте управления. И внезапно мы переносимся в какое-то другое место.

3 июня 1533 года (по юлианскому календарю)

В тот день перуанцы доставили в Каксамалку очередную партию сокровищ

— часть выкупа за своего правителя. Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, муштровавший подчиненных ему кавалеристов, заметил их еще издалека. Он как раз собирался отдать приказ возвращаться, поскольку солнце уже коснулось западных холмов. Тени от их вершин протянулись через всю долину. Напротив сверкала река и золотились столбы пара над горячими источниками — там располагались бани правителя инков. Вытянувшись цепочкой, по южной дороге брели груженые ламы и носильщики, утомленные поклажей и пройденным расстоянием. Местные жители прекратили работу на полях, чтобы поглазеть на караван, а затем вновь торопливо принялись за дело. Послушание было у них в крови и не зависело от того, кто их повелитель.