А там он погрузился в такой мрак, о каком даже не подозревал.

Воздух внезапно переменился. Ощущение было – как в духовке. На миг у Кристофера перехватило дыхание. Он прислушался и разобрал какой-то шелест, будто по ширме ползали жуки. Он подал голос, чтобы сориентироваться, но ответом ему было чудовищное эхо, отразившееся от стен. Это напомнило Кристоферу старые фильмы о войне, в которых показывали, как люди, находящиеся вдали от мест сражений, все равно страдают. Но ему мир казался спокойным.

Пока глаза не привыкли к темноте.

Никогда еще он не видел такого кошмарного зрелища.

Над головой застыло гигантское скопище почтарей.

Размером со знакомую лесную поляну. Кристофер посмотрел еще выше и понял, что они находятся под знакомым исполинским деревом. А корнями служили эти человеки. Они охраняли единственную дверь, ведущую на поверхность. Он попал в ловушку. Взгляд Кристофера пробежал по веревке, которая удерживала почтарей на местах. У него забрезжила последняя надежда: отыскать первого человека-почтаря, держащего веревку. С кого все начинается? Там, наверное, и есть выход.

Кристофер пошел вдоль шеренги. Веревку держал каждый. Туловища раскачивались древесными кронами, руки плясали, как ветви на тошнотворном ветру. Марионетки на веревочках. Все соединены. Вот одна рука, вот следующая. И еще один человек. И еще. Взрослые. Дети. Разного возраста. Разного пола. Кристоферу предстояло найти хозяина. Главного кукловода. Он бежал дальше. Быстрее, быстрее. К выходу. Но услышав за спиной стук в запертую дверь, он понял, что вернулся ко входу.

Замкнутый круг.

Цепь.

Никакого хозяина.

Все держатся за веревку.

Кристофер вгляделся в темноту. Никаких признаков жизни. Никаких признаков смерти. Только вечность. Смертный приговор после прекращения всех смертей.

Он оказался в долине смертной тени.

Закрыв глаза, Кристофер опустился на колени. Он сцепил перед собой руки, чтобы помолиться об освобождении. Своей матери. И госпожи шептуньи. И Дэвида Олсона. И шерифа. И Эмброуза. Список имен получился длинный, как эта вереница человеков-почтарей. К нему добавились миссис Кайзер. Миссис Коллинз. Мистер Коллинз. Брэйди. Дженни. Эдди. Майк. Мэтт. Даже Джерри. В особенности Джерри.

– Молю тебя, Боже. Если я Тебе нужен, забери меня. Но их спаси и сохрани.

Вдруг из темноты протянулась рука и взяла его за локоть. Кристофер вскрикнул и резко обернулся. Рука не отдернулась, и Кристофер вскоре понял, что она отлична от других. Она не дергала и не впивалась. Это было всего лишь бережное касание. Кристофер ощупью нашел запястья со шрамами. Скользнул глазами вверх – и увидел лицо последнего человека-почтаря в этом улье.

Это был его отец.

Глаза его были зашиты.

Отец Кристофера стоял в фаянсовой ванне. На нем была больничная пижама. Брюки промокли насквозь. Но не от воды. А от крови.

папашА твоЙ – псиХ

Кристофер подступил ближе. Шрамы на отцовских запястьях все еще кровили. Отказывались подсыхать. Наполняли вечную ванну.

БУЛЬ. БУЛЬ.

Сзади них грохнула железная дверь. Это шли про́клятые.

– Пап? – окликнул Кристофер.

Он подался вперед и взял отца за руку. Ему запомнились похороны. Прощание с телом. Помещение с пепельницами. Он чмокнул отцовский лоб. Такой безжизненный. Не наэлектризованный. Холодная рука.

Но сейчас рука оказалась теплой.

– Папа, это взаправду ты? – усомнился Кристофер.

Отец дернулся. Застонал через шов на губах. Кристофер почувствовал, как ему жжет уши предостережение славного человека.

Я распорол пряжу на губах одной маленькой девочки и ее сестры.

Они чуть не сожрали меня живьем.

Кристофер полез в карман – поискать, чем бы разрезать шов. Под руку попалось что-то твердое и зазубренное.

Шептуньин ключ.

Привстав на цыпочки, он поднес ключ к отцовскому рту. Перепилил суровую нить, соединявшую губы отца. Отец пошевелил челюстью, которая онемела и затекла от старых стежков.

– Кристофер, – слабо заговорил он. – Ты ли это?

– Я, папа, – ответил Кристофер.

– Ты живой?

– Да.

Мужчина заплакал.

– Я все время вижу твою тысячекратную смерть, – всхлипнул он. – Ты раз за разом тонешь в ванне.

– Нет, пап. Это был не я.

Отец ненадолго задумался. Наморщил лоб и наконец нашел нужное воспоминание.

– Значит, это я умер в ванне?

– Да, пап.

– Я так себя виню, что тебя покинул.

– Понимаю.

– Дай посмотреть на тебя, солнце.

Кристофер поднес ключ к отцовским глазам и перепилил толстую пряжу, делавшую отца незрячим. Потом вытащил шерстяную нить, соединявшую веки, и бросил под ноги. Отец ошалело смотрел перед собой, будто эта темная пещера была ярчайшим из солнц. Потом заморгал, как новорожденный, пока глаза не привыкли к свету. Опустил взгляд на сына. И наконец улыбнулся.

– Совсем большой стал.

Отец хотел его обнять, но локоть был прихвачен бечевой. Кристофер помог ему высвободиться. Коснувшись бечевы, которую сжимал в пальцах отец, Кристофер удивился. Самая что ни на есть обыкновенная веревочка. Не стальная же цепь. И тут ему вспомнился один старый фильм, который они смотрели с мамой. Там циркового слоненка приковали к столбу цепью. Слоненок вырывался, дергал цепь, но разорвать стальные звенья не сумел. А дальше показали большого слона, которого привязали простой веревкой. Кристофер тогда спросил у мамы, как такое может быть. И мама объяснила: слонят держат на цепи, чтобы они притерпелись.

А взрослый слон привычно думает, что простая веревочка – все та же цепь.

Сейчас Кристофер призадумался. У него не было уверенности, что все получится, но, как-никак, попытка – не пытка.

– Папа, – сказал он, – думаю, веревка больше не понадобится, брось ее.

– А можно?

Кристофер бережно взял отца за руку. И почувствовал миг смерти. В последнюю секунду его отец передумал. Он хотел жить. И отдал бы все, чтобы не покидать родных. Но было уже слишком поздно. Но было еще не поздно. Слишком поздно не бывает никогда.

Отец Кристофера выпустил веревку из пальцев.

Немного постоял, ожидая, что небо вот-вот упадет на землю. Но этого не произошло. Выбравшись из ванны, он опустился на колени и обеими руками прижал к себе сына. От его рубашки пахло табаком. Кристофер тоже обнял отца и оглядел целый рой из сотен почтарей. Они все были связаны воедино. Город и тоннели. Все связаны невидимой веревкой. Почтарей никто не удерживал. Они удерживали себя сами. Человеки-почтари оказались не солдатами славного человека.