знаю мужа, – говорила Юлия. – Я придумаю способ.

Повинуясь порыву, она прижалась к решетке и крепко поцеловала Брута в губы.

– Передай отцу, что я о нем думаю.

– Обязательно, девочка моя, а сейчас мне пора.

Бруту опять послышался отдаленный топот подкованных железом сандалий. Хорошо бы его отыскали подальше отсюда, например в таверне, в объятиях какой-нибудь подружки. В противном случае будет трудно убедительно объяснить, где он пропадал, но должно же ему повезти!

– Я тебя еще увижу? – спросила Юлия.

– Через два дня в это же время отпусти всех рабов. Если только смогу, приду, – торжествуя в душе, пообещал Брут.

Убегая от солдат Лабиена, он не думал ни о чем серьезном. Он рассчитывал на приятное развлечение – покувыркаться с женой Помпея, а теперь ставки многократно возросли.

Юлия заметила его волнение:

– Уходи скорее!

Брут кивнул и наконец побежал, одним рывком достигнув поворота. Юлия смотрела ему вслед, а когда минуту спустя мимо протопали солдаты ее мужа, она вышла к ним. Красавица не сомневалась, что сумеет их провести. Впервые за все время пребывания в Греции Юлия почувствовала, как сильно может биться ее сердце.

Глава 10

Каждый год в разгар ночного праздника Bona Dea – Доброй Богини – на улицах Рима полно женщин.

Вечером римляне пораньше запирают двери и укладываются спать, а свободные римлянки пьют вино, поют и танцуют. Самые отчаянные, пока их семьи сидят дома, бегают по городу с голой грудью, упиваясь свободой.

Некоторые мужчины в надежде полюбоваться праздничными шествиями залезают на крыши домов. Но попадись они женщинам на глаза – храбрецам тут же придется спасаться от града камней. А очутиться на улице одному в такую ночь – еще хуже. Каждый год рассказывают страшные истории о молодых людях, которые, задержавшись ночью на улице, жестоко поплатились за свое любопытство. Кое-кого из них находят наутро раздетыми и связанными – и несчастные даже не в силах рассказать, что с ними сделали.

Белас наблюдал за домом Мария из окна напротив и мечтал подобраться поближе. Сверху он видел, как Цезарь, смеясь, пожелал супруге спокойной ночи и вместе со своими приближенными отправился на ночной совет. Консул слишком промедлил с отъездом, и, пока процессия спускалась по склону Квиринала к Форуму, вслед его людям гикали и смеялись – во время ночного праздника Доброй Богини в Риме не чтят никого, кроме нее. Беласа развеселило, что Юлию, похоже, не по себе. И правильно – нечего пренебрегать женским праздником, будь ты даже консул.

Из своего укрытия Белас завороженно любовался толпой весталок, которые с криками поднимались на холм под возбуждающий бой барабанов и пение флейт. В свете факелов сверкали натертые маслом стройные ножки. Впереди шли две обнаженные до пояса девушки – груди их так маняще колыхались! Высунуться из окна Белас не смел – вдруг они посмотрят наверх и увидят его. Сегодня весталки особенно опасны и способны на все, если заметят мужчину. За одно только прикосновение к ним грозит смертная казнь, и приговор непременно исполняется. Белас то и дело напоминал себе, что запер нижнюю дверь, когда снял комнату на вечер.

Дом Мария, между тем, наполнялся гостями, которых пригласила Помпея. Выйдя замуж за консула, она сразу стала важной особой и теперь явно наслаждалась своим новым положением. Белас наблюдал, как со всего Рима съезжаются самые знатные женщины, и в досаде барабанил пальцами по подоконнику – очень уж хотелось видеть, чем они занимаются там, внутри. Большинство римлян охотно повторяли россказни о том, что творится в эту ночь, но Белас понимал: все это неправда – знать они ничего не могут. Тайны Доброй Богини хранятся надежно.

В какой-то момент двор опустел, и Белас высунулся из окна, стараясь заглянуть через ворота. Дом был большой, но, казалось, весь уже битком набит знатными римлянками. Женщины до хрипоты пели, хохотали, возносили хвалу богине, прекрасно зная, что мужчины их услышат и станут гадать, каким оргиям они там предаются.

Беласу не хотелось тут торчать, и актер прямо заявил Сервилии: если, мол, Помпея попытается опозорить имя Цезаря, сегодня у нее вряд ли получится. Но Сервилия оставалась непреклонна, и ему пришлось занять свой пост и разглядывать улицы, находя единственное утешение в куске хлеба с сыром. Ночь тянулась мучительно долго.

Взошла луна. В ее свете дразняще мелькали на улице обнаженные тела – сегодня нет места приличиям и запретам. Проходил час за часом. Белас беспокойно ерзал, терзаемый собственным воображением. Где-то совсем близко похрапывала женщина: она, видимо, уснула прямо на улице, прислонившись к его дверям. Белас почувствовал, что покрывается потом. Он щурился от яркого света факелов, стараясь не думать о соблазнительной картине: женщины, обливающие друг друга вином, – багрянец на золоте.

Погрузившись в сладкие грезы, Белас поначалу почти не обратил внимания на женщину, которая, шатаясь, поднималась по холму. Длинные волосы были собраны на затылке в узел. Ветер играл ее плащом, открывая черную как ночь столу. Женщина несла винный мех, обвисший, словно мошонка старика. Шаги ее прошлепали по камням и затихли у самого дома Мария.

Тут Белас не удержался и опять высунулся из окна. Сердце отчаянно заколотилось. Вцепившись руками в подоконник, актер чуть не выругался. То, что он увидел, потрясло его. Незнакомка подняла голову, и в свете факелов стала отчетливо видна ее шея.

Это была не женщина! Лицо умело накрашено, даже походка, хоть и явно нетрезвая, похожа на женскую. Но Беласу приходилось играть женские роли, и его не провести. Сидя в темной комнате, он мысленно аплодировал отваге смельчака и гадал, как скоро того разоблачат. Пощады ему не видать. Время – за полночь, теперь мужчинам запрещено выходить на улицы. Попадись хитрец весталкам, и беднягу запросто могут оскопить. Белас содрогнулся и задумался – не предложить ли незнакомцу убежище до утра.

Он уже собрался окликнуть пришельца, однако тот вдруг перестал шататься и стал внимательно вглядываться в сад.

Да он только притворяется пьяным, осенило Беласа. Это не просто молодой повеса, затеявший потеху, желая выхвалиться перед дружками, здесь дело куда серьезнее. А вдруг он – наемный убийца? Белас клял себя – нужно было предусмотреть возможность как-то связаться с Сервилией! Сам-то он ни в каком случае не осмелится покинуть свое укрытие.

Мужчина на улице внимательно прислушивался к доносящимся из дома звукам. Затем, снова пошатываясь, вошел в ворота и скрылся в благоухающем саду.

Белас остался в одиночестве, снедаемый любопытством. Сам он даже в дни разгульной юности не отваживался на подобное. Вот-вот раздадутся негодующие вопли, означающие, что вторжение замечено.

Ничего