800 чел. алексеевцев были направлены на кораблях в район Кирилловки — в 60 км восточнее Чонгара, а Дроздовская дивизия — к пос. Хорлы в 20 км западнее Перекопа. Операция не удалась. Силы оказались явно недостаточными. Оба десанта еще до высадки обнаружила красная авиация. 7 самолетов совершили налет на Кирилловку, бомбили десантников, потопили баржу с боеприпасами, а сторожевики, поддерживающие алексеевцев огнем, вынуждены были отойти в море. После чего на десант навалилась вся 46-я (Эстонская) дивизия. Лишь с большими потерями алексеевцам удалось прорваться к Геническу, откуда эвакуироваться под прикрытием корабельной артиллерии. Дроздовская дивизия после двухдневных тяжелых боев под Хорлами тоже пробилась к своим на Перекоп.

Тем не менее красный штурм Крыма был сорван. Советское командование поняло, что переоценило степень разложения белых и их внутренний разброд. Очередное наступление переносилось на май, чтобы перебросить сюда дополнительные контингенты и действовать наверняка. Пока же решили запереть Врангеля на полуострове. Строились линии заграждений, сосредоточивалось большое количество артиллерии, в том числе тяжелой, бронетехники.

Отражение штурма имело важное значение и для белых. Несмотря на понесенные потери, оно подняло общий дух — и армии, и тылов, и населения. Показало, что Крым по крайней мере в состоянии обороняться. К войскам возвращалась вера в себя. Начальники, неверно оценившие настроения подчиненных, теперь воочию увидели, что боеспособность сохранена. Быстро начали приносить плоды и усилия Врангеля по наведению порядка. Жесткими мерами укреплялась дисциплина — вплоть до военно-полевых судов и расстрелов за грабежи и бесчинства. Нарушители снижались в должностях, разжаловались в рядовые. Упразднялось само название армии — Добровольческая, как несущее в себе элемент стихийности и партизанщины. Вместо него вводилось другое — Русская армия. Не меньший, а возможно, и больший эффект принесло решительное проведение новым главнокомандующим мероприятий по оздоровлению армейского быта, удовлетворению элементарных нужд солдат и офицеров. Войска стали оживать. Нарождался новый духовный подъем, менялся настрой. Врангель был прирожденным лидером и умел зажигать сердца своими выступлениями.

Улучшению обстановки немало способствовали шаги главнокомандующего по ликвидации клубков интриг, отравлявших крымскую атмосферу. Так, в Донском корпусе генералы Сидорин и Кельчевский продолжали мутить воду заявлениями, что "казаков предали" и что добровольцы, захватившие себе при эвакуации все корабли, — любимчики командования, которое держит донцов в черном теле. Настойчиво велся курс на раскол. Сидорин телеграфировал атаману Богаевскому, что решил "вывести Донскую армию из пределов Крыма и того подчинения, в котором она сейчас находится" и требовал его прибытия в Евпаторию "для принятия окончательного решения". Муссировались самые нелепые планы самостоятельно уйти на Дон. Газета "Донской вестник" нагнетала атмосферу. Писала:

"Какое нам дело до России?.. Дай бог нам снова вернуться на Дон, очистить его от коммунистической нечисти. Мы ощетинимся штыками и потребуем, чтобы нас оставили в покое".

Несмотря на опасения своего окружения о возможных осложнениях и конфликте с казачеством, Врангель отдал Сидорина, Кельчевского и редактора газеты сотника Дю Шайля под суд. Они были отставлены от должностей и высланы за границу. Командиром корпуса стал генерал Абрамов.

Был выслан и герцог С. Лейхтенбергский с сообщниками, интриговавший в пользу великого князя Николая Николаевича и пытавшийся создать "офицерскую фронду", в основном из флотской молодежи. Крымский епископ Вениамин, лидер крайне правых, хотя и стал протопресвитером армии и флота, но на сближение с ним Врангель не пошел и ясно дал понять, что в "светских делах" вольностей не потерпит. Спросив однажды у некоего бравого полковника, где тот служит, и получив ответ "состою в распоряжении епископа Вениамина", Врангель отдал его под суд как уклоняющегося от службы. Отказ получил Вениамин и на просьбу прицепить свой вагон к поезду главнокомандующего.

Быстро менялась и внешняя обстановка. Британия по-прежнему держала курс на соглашательство с большевиками. Но поскольку Совдепия, опьяненная успехами, встречных шагов делать не спешила и вела себя крайне агрессивно, англичане еще продолжали оказывать помощь Врангелю. Очень ценной стала присылка 12.04 угля. Смогли ожить белогвардейские корабли, стоявшие без топлива. Зато изменилась позиция Франции. Если зимой она поддерживала Ллойд-Джорджа в снятии экономической блокады Совдепии, а потом старалась согласовывать свои взгляды с британскими, то теперь склонялась к недопустимости каких-либо переговоров с большевиками. Причин было несколько.

Во-первых, Франция в поисках континентальных союзников против Германии делала ставку на Польшу и Петлюру, а красные угрожали им.

Во-вторых, Париж справедливо опасался, что российских долгов Франция от большевиков не получит. Против соглашений с коммунистами выступали и США. Госсекретарь Лансинг заявил, что борьба против них является "правом и интересом, если только не долгом Соединенных Штатов Америки и других просвещенных наций земного шара…".

А на просторах России и Украины, где после побед коммунисты снова проявили свои нравы, разгорались восстания. Активизировалась Польша. Крым, выходящий из шока, больше не выглядел одиноким перегруженным плотом в готовом захлестнуть его красном море. Рождались новые надежды. Опять появилась возможность создания единого антибольшевистского фронта. И Врангель в приказах по армии говорил теперь о выходе из тяжелого положения "не только с честью, но и с победой".

От Байкала до Тихого океана в 1920 г. царила жуткая мешанина властей, правительств и анархии. И в этой неразберихе разыгрывалась грандиозная трагикомедия — создание Дальневосточной республики (ДВР). Следует подчеркнуть, что все, связанное с ДВР, коммунисты впоследствии предпочли укрыть завесой молчания, а свидетелей, принимавших активное участие в дальневосточных делах, в основном ликвидировали — и «чужих», и «своих». Однако полностью скрыть картину событий в обширном регионе, разумеется, оказалось невозможно, и кое-какие сведения до наших дней все же дошли, позволяя получить хотя бы общее представление о том, что там творилось.

Что же это за таинственная «республика»? Впервые решение о создании на Дальнем Востоке «независимого» и «демократического» государства было принято в ходе антиколчаковского восстания в январе 20 г. на переговорах, происходивших в Томске между представителями РВС 5-й красной армии (понятное дело, согласовывающими каждый шаг с Москвой), Сибревкома и иркутского Политцентра. Чем же руководствовались договаривающиеся стороны? Стремление некоммунистических сил к образованию парламентской республики, свободной от "диктатуры пролетариата", понятно. Согласно резолюции ЦК партии эсеров, создание на демократических началах ДВР позволяло сохранить восток России "как от хищнической оккупации японцев, так и от разрушительного хозяйничанья большевиков".

Но зачем требовалась ДВР большевикам, победоносно продвигающимся по Сибири? Причин было несколько. Если до Иркутска на Транссибирской магистрали располагались чешские войска, разложившиеся и готовые продать кого угодно, то за Байкалом стояли японцы. Столкновение с ними красным ничего хорошего не сулило. Память о русско-японской войне была еще слишком свежа, чтобы пренебречь таким противником. Оставить все как есть и не лезть туда? Но где гарантия, что самим японцам не вздумается двинуть войска западнее? Иное дело, если отделить себя от оккупантов «буфером» демократического вида, наступать на который им будет вроде бы и незачем. К тому же под защитой японцев могли окрепнуть и поднакопить силы белогвардейцы — что опять же грозило как минимум образованием на Дальнем Востоке нового государства, действительно независимого от коммунистов, в то время как ДВР они изначально не собирались выпускать из-под своего влияния.