— А Герика? — прошептала Илана. — Она не взяла?

— Она их отчего-то боится, — неохотно пояснил Рене, — хотя вообще-то Геро не из робких…

Илана вздрогнула не столько от его слов, сколько от нежности, зазвучавшей в голосе Рене, когда он заговорил о невесте. Все было кончено, он действительно любил тарскийку. На всякий случай, чтобы продлить агонию, Ланка спросила:

— Ты ее очень любишь? Почему?

— Не знаю, — он задумался, — но это навсегда, и ты…

Закончить император не успел: Илана почти швырнула шкатулку на стол.

— Отдайте циалианкам. Они действительно имеют на них все права. Надеюсь, это будет достаточным вкладом для вступления в сестринство?

— Ты хочешь уйти в монастырь? — Рене явно опешил. — Ты слишком молода, у тебя впереди целая жизнь…

— Ваше величество, — голос женщины был тусклым и невыразительным, — мне надо замаливать грехи. И свои, и чужие.

— Какие грехи, да никто тебя ни в чем не винит. Ни я, ни Герика…

Это было уже слишком!

— Вы, может, и не вините, — в голосе Ланки звенела та же ярость, что и тогда, в Оленьем замке, — но я-то вас ненавижу! Ненавижу! Вы отняли у меня все, а теперь пытаетесь меня купить этими камнями и всякими глупостями… Да будьте вы оба прокляты!

Она вихрем вылетела из комнаты, но еще успела услышать последние слова Рене:

— Будь по-твоему. Я сегодня же отошлю камни в Фей-Вэйю.

3

— Монсигнор. — Слуга принял плащ и шляпу и распахнул тяжелую дверь, пропуская герцога Таянского. Илана была одна. Белое просторное платье и вуаль, прикрывавшая все еще короткие для святой сестры волосы, не то чтобы ей совсем не шли, но напрочь перечеркивали памятный Шандеру с юности образ. Герика из безнадежной овцы стала дикой рысью, Анна-Илана изо всех сил старалась стать овцой.

— Ваше высочество хотели меня видеть.

— Да, Шан… герцог. — Ланка повернула к нему хмурое лицо. — Когда вы возвращаетесь в Гелань?

— Завтра.

— Я хочу выехать вместе с вами.

— Ничего нет проще. Вы будете путешествовать в карете или верхом?

— В карете…

Шандер ее прекрасно понимал, праздное любопытство, с которым обыватели будут таращиться на дочь короля Марко и вдову страшного Годоя, перенести было бы трудно, но Ланка и карета…

— Мы выедем затемно. Ночевать, видимо, будем уже в Лаге.

— Мой путь куда ближе, герцог. Я поверну на Фей-Вэйю.

— Все-таки туда?

— Что мне еще остается? Война кончена, я знаю Рене… И тебя… Уж вы-то постараетесь, чтобы на дорогах никто не буянил, так что стать разбойницей у меня и то не выйдет. Сменить имя? Я для этого слишком горда…

Куда бы я ни поехала, на меня станут показывать пальцами. Те, кто недоволен, что корона досталась Рене, будут со мной заигрывать. Каким бы… благородным ни был император, он не может оставить меня без присмотра. В Таяну мне дороги нет, люди слишком хорошо помнят Годоя и… меня. В Тарске мне появляться нельзя, я дала клятву верности Рене, а там… там или мне придется ее нарушить, или меня убьют за измену. Ройгианцы попрятались по щелям, но скоро начнут выползать по ночам и кусаться. Жизнь свою, особенно такую, какой она стала, я не ценю, но от их рук умирать противно. У меня один выход — циалианство…

— Илана, — тихо напомнил Шандер, — единожды пришедшего к ней Церковь не отпускает. Может быть, стоит подождать? Ты молода, да и Рене…

— …постарается выдать меня замуж?! — В припухших глазах мелькнула стремительная золотая искра, напомнив о прежней неистовой Ланке. — Вот что я не в силах перенести — его благородства! О да, Аррой найдет мне отменного мужа. Тот из любви к императору возьмет в жены еретичку и убийцу и честно сделает ей пятерых детей, всякий раз сверяясь с астрологом, чтобы лишний раз к ней не притрагиваться. А Рене будет присылать мне раз в год письмо и подарок, чтобы все знали: он не держит зла на дочь короля Марко, которому наследовал… Ну уж нет!

— И все же ты торопишься!

— Я тороплюсь?! — Ланка вскочила, неловко задев инкрустированный перламутром столик. Цветные нитки и бисер, которым она пробовала шить — она, с семилетнего возраста отказывавшаяся брать в руки иглу! — рассыпались по ковру. — Я тороплюсь?! Да мне некуда больше идти! Разве в Рысьву вниз головой, как Марита! И я сделала бы это, если б не стали судачить, что это от несчастной любви или от нечистой совести!..

— У тебя есть еще один выход, — неожиданно для самого себя сказал Шандер. — Выйти за меня замуж.

— Что?! — Женщина резко обернулась. — Ты сошел с ума! И я уж как-нибудь без твоего великодушия обойдусь!

— Ты сядь, — сказал он тихо и устало. — Мне пришло это в голову только сейчас. И я понял, что это спасенье для нас обоих.

Она недоверчиво сверкнула глазами, но села, положив руки на колени.

— Ты в меня не влюблена, я в тебя тоже, — начало прозвучало достаточно нелепо, но на лице Ланки появилось подобие интереса, — и мы это знаем, значит, нам не нужно лгать друг другу. Когда-то мы с тобой были очень дружны, потом мы любили и в любви проиграли. Рене достался Геро, Ванда умерла, а Лупе… Лупе не досталась никому. Не знаю, как ты, но в моей жизни вряд ли будет еще одна любовь, однако я теперь великий герцог Таяны. Я должен иметь семью. Что мне прикажешь делать? Жениться на какой-нибудь влюбленной в меня девочке — как же, герой! Друг императора! Герцог Таянский! И испортить ей жизнь, потому что я не смогу ей отплатить за любовь любовью. Сговориться с расчетливой сукой вроде Ольвии? Чтобы она гуляла направо и налево, а я гадал, мой ли сын унаследует трон? Я не хочу этого!

Ты любишь Таяну и знаешь ее. Ты мне, смею надеяться, друг. Я тебе тоже. Мы можем помочь друг другу. Нужно будет решать с Тарской, договариваться с гоблинами, да мало ли чего… Ты мне нужна, Ланка. И мне, и Таяне. И если я тебе не противен…

Анна-Илана долго и внимательно смотрела в темные глаза.

— Ты говоришь правду?

— Клянусь. Счастьем Белки. Памятью о Лупе клянусь. Пусть со мной опять случится то же, что было… той осенью, если я лгу. Илана, поверь мне и помоги…

— Хорошо, — в негромком голоске звучала решимость, — я согласна.

4

Осенний рассвет. Хмурый, седой от инея и разлуки. Осень — время возвращений, а не прощаний. Так считают в Эланде, но Счастливчик Рене однажды ушел из Идаконы в осень. Ушел от верной смерти, но тогда он этого не знал, а сейчас уходят другие.

— Ну что ж, добрый путь, светлая дорога!

Роман поставил стакан на поднос.

— Странное чувство, обычно уходил я, а другие оставались….

— Можешь не уходить. — Рене Аррой улыбнулся. — Я был бы рад… мы с Геро были бы рады…