и в конце лета, как представлялось, положение в стране стало стабилизироваться.

Вдруг в конце сентября всё вспыхнуло с небывалой силой. Началась всеобщая политическая стачка, с каждым днем охватывавшая все новые группы населения, новые районы и отрасли. К середине октября в стране наступил почти полный паралич. Не работали фабрики и заводы, железные дороги, почта, телеграф. Кругом происходили собрания и шествия с антиправительственными лозунгами. Появилось новые понятия: митинг, манифестация, прокламация. Страшное слово «революция» повторяли все.

Мария Федоровна была в отчаянии. Она почти не имела регулярных надежных известий из России, узнавая новости главным образом из европейских газет, на которые набрасывалась с жадностью каждое утро. В то время как она сидит в Копенгагене, во дворце Амалиенборг, в ее России происходит немыслимое. Сердце болело за Россию и за Ники.

18 октября 1905 года отправила Сыну письмо: «Мне так тяжело не быть с вами! Я страшно мучаюсь и беспокоюсь сидеть здесь, читая газеты, и ничего не знать, что делается. Мой бедный Ники, дай Бог Тебе силы и мудрость в это страшно трудное время, чтобы найти необходимые меры, чтобы побороть это зло. Сердце всё время ноет, думая о Тебе и о бедной России, которая находится в руках злого духа».

Известий от Сына долго не поступало. Мария Федоровна все узнавала от других, которые сами ничего толком не знали и ссылались на газеты, писавшие невесть что: царь с семьей бежал из столицы (это Ники-то бежал?), что власть перешла к какому-то собранию уполномоченных, что министры арестованы и еще много такого, во что верить не было сил. Наконец 28 октября в Копенгаген доставили весточку от Сына. Прочла несколько раз. Плакала, молилась за своих близких, за Россию.

Царь многое объяснил «дорогой Мама́»: какая сложилась обстановка в стране, какие меры можно было предпринять и как Он пошел навстречу требованиям общественности и согласился на ограничение своей власти. Это было его добровольным решением, продиктованным пониманием неизбежности этих резких нововведений.

«Мы находимся в полной революции при дезорганизации всего управления страною: в том главная опасность. Но милосердный Бог нам поможет; Я чувствую в Себе Его поддержку, какую-то силу, которая Меня подбадривает и не дает пасть духом! Уверяю тебя, что мы прожили здесь года, а не дни, столько было мучений, сомнений, борьбы».

Императрица всё поняла и приняла. Через три дня отправила Николаю II ответ:

«Это же ужас, через какие страдания Ты прошел, и главным образом в той ситуации, когда не знаешь, на что же решиться. Всё это я чувствовала своим сердцем и очень страдала за Тебя. Я понимала, что Ты не можешь мне телеграфировать, но тревога во мне из-за отсутствия новостей была просто невыносимой…

И как ужасно осознавать, что все это произошло в России! В конце концов, Ты не мог действовать иначе. Милосердный Бог помог Тебе выйти из этой ужасной и просто тягостной ситуации. И так как я уверена, что в Тебе есть большая вера, Он будет продолжать помогать Тебе и поддерживать Тебя в твоих добрых намерениях. Он умеет читать по сердцам и видит, с каким терпением и покорностью Ты несешь свой тяжелый крест, который Он Сам Тебе вручил».

Хотелось в Россию. Душа рвалась туда, но печальные обстоятельства задерживали в Амалиенборге. Дорогой Папа́ с каждым днем все слабел, и его одного оставить не могла. Король стал совсем беспомощным, и она ему так нужна.

16 января Христиан IX умер на руках Марии Федоровны. Она одна с ним находилась и провела около него последние минуты. «Я благодарна Богу за это счастье», – восклицала безутешная дочь, обливаясь слезами. Потом потянулись дни грустно-томительных похоронных церемоний. Только 15 февраля 1906 года, почти через шесть месяцев после отъезда, Вдовствующая Императрица возвратилась в Россию.

Ники производил хорошее впечатление. Был спокоен, уверен в будущем, но мать не могла не заметить, что Сын сильно постарел. Как-то вдруг осознала, что Он уже немолодой человек. Щемящее чувство жалости к нему не проходило. И Аликс изменилась. Стала ещё более замкнутой и какой-то безрадостной, и даже в окружении своих детей улыбка редко озаряла ее лицо. А какие прелестные у них дети! Её внуки! Девочки просто красавицы и такие живые, добрые и честные. А Алексей? Бабушка была без ума от Него.

Радость её была великой, когда летом 1904 года у Ники и Аликс наконец-то появился сын. Мария Федоровна прекрасно знала, что тогда сбылось заветное, страстное желание Сына и Невестки. И была тоже счастлива. Тот день, 30 июля 1904 года, в Петергофе помнила во всех подробностях. Как сиял Ники, когда она увидела Его вскоре после рождения Алексея. Она не могла сдержать слез, которых не стеснялась.

У старой Императрицы стало спокойней на душе. Появился прямой Наследник Престола, и ее сыну Михаилу не надо больше нести эту ответственность. Миша не предназначен для роли Монарха, и если бы, не дай Бог, случилась преждевременная кончина Ники, то именно младшему её сыну выпадала участь Венценосца. Но он такой еще ребенок, такой увлекающийся; он слишком мягкосердечен и мало чем интересуется, кроме своей военной службы. К тому же он не женат и никак не может сделать окончательный выбор.

У Николая, Ксении и Ольги свои семьи, свои заботы. Хоть и не могла пожаловаться на невнимание с их стороны, но они всё больше и больше отдалялись. Повседневные интересы занимали. Это так понятно, но и так грустно.

Самым заботливым был Ники, но встречаться с Ним могли лишь урывками, а на официальных церемониях человеческого общения почти не было. Она бы с радостью проводила время с Внуком, милым Алексеем, но Аликс не допускала таких встреч без своего присутствия. Она же мать, и это Ее право.

Невестке, конечно, тяжело. Она такая болезненная. Всё время мучится то сердечными недугами, то ревматическими приступами. Когда Аликс только приехала в Россию, то и тогда уже жаловалась на здоровье, а теперь, после всего перенесенного, самочувствие стало еще хуже. Бедная! Ники так Её любит, и Его глаза всегда загораются радостным огнем, когда видит Её с детьми. Однако ни разу не наблюдала Мария Федоровна, чтобы Аликс в семейном кругу смеялась. Так, иногда проскользнет улыбка, и не более…

Как же они в своё время весело проводили время в своей семье в уютном Аничкове, дорогой Гатчине, милом Фреденсборге. Сколько было шуток, проказ, смеха! Как это было давно и было ли? Было, было! Она всё помнила и часто мыслями и чувствами уносилась туда, где они с Сашей молодые