Началось коллективное стихоплетство, в результате которого явилось нижеследующее «создание»:

Я пригласи́л вас, господа́, с те́м,

Чтоб сообщи́ть вам поскоре́й всем, Что ревизор к нам едет сам.

– Кто?

Инкогнито прибудет к нам.

– Что?

– Видите! – радовался Торцов. – Очень плохие, а все-таки стихи! Значит, в нашем прозаическом такте есть ритм.

Теперь произведем проверку со второй половиной фразы: «чтоб сообщить вам пренеприятное известие», – предложил Аркадий Николаевич.

И на эти слова тоже мигом были сочинены плохие стихи:

Чтоб сообщить вам

Пренеприятное известие

И избежать нам

Так вдруг нагрянувшее бедствие.

И это новое «произведение» убедило нас в наличности ритма и в другой половине фразы. Скоро и на последний речевой такт были написаны стихи, а именно:

К нам едет ревизор!

Как едет, что за вздор!

– Теперь я ставлю вам новую задачу, – объявил Аркадий Николаевич. – Соедините все три стихотворения с разными ритмами в одно и прочтите его подряд, без остановки, как одно целое «произведение».

Многие из учеников пытались разрешить задачу, но у них ничего не вышло.

Разные размеры каждого из насильственно соединенных вместе стихотворных тактов точно с ненавистью отталкивались друг от друга и ни за что не хотели сливаться. Пришлось самому Торцову взяться за работу.

– Я буду читать, а вы слушайте и останавливайте, если вас слишком сильно покоробит нарушение ритма, – условился он перед началом чтения.

Я пригласи́л вас, господа́, (гм) с те́м, (тра-та́)

Чтоб сообщи́ть вам (гм) пренеприятное изве́стие.

Я расскажу вам поскоре́й (гм) все́м, (тра-та́)

Как избежа́ть нам (гм) так вдруг нагрянувшее бедствие.

Ну, слу́шайте меня́, друзья́ (гм),

Я… (тра́-та)

Беспоко́юсь с некоторых по́р (гм) —

К на́м е́дет ревизо́р (тра-та).

– Раз что вы, несмотря на путаность стихов, не остановили меня, значит, мои переходы от одного размера стихов к другим размерам, ритмам не слишком вас шокировали.

Иду дальше. Сокращаю все стихи и приближаю их к тексту Гоголя, – объявил Аркадий Николаевич.

Я пригласил вас, господа, (гм)

с тем, (тра-та́)

чтоб сообщить вам (гм)

пренеприятное известие (та):

к нам едет ревизор (тра-та́).

– Никто не возражает, значит, прозаическая фраза может быть ритмичной, – резюмировал Торцов.

Все дело в том, чтоб уметь соединить вместе разнородные по ритму фразы.

Мы устанавливаем теперь, что «тататирование» помогает в этой работе. Оно делает почти то же, что дирижер оркестра и хора, которому надо перевести всех музыкантов, певцов, а за ними и всю толпу слушателей из одной части симфонии, написанной, скажем в 3/4, в другую, написанную в 5/4. Это не делается сразу. Люди, и тем более целая толпа их, привыкнув в одной части симфонии жить известной скоростью и размеренностью, не могут сразу освоиться с совсем другим темпом и ритмом новой части симфонии.

Нередко дирижеру приходится помогать всей массе исполнителей и слушателей перейти в новую волну ритма. Нужны для этого предварительные вспомогательные просчеты, своего рода «тататирования», которые старательно отбивает дирижер своей палочкой. Он добивается своей задачи не сразу, а проводит исполнителей и слушателей через ряд переходных ритмических ступеней, последовательно подводящих к новому счету.

И мы должны делать то же, чтоб переходить из одного речевого такта с его темпоритмом в другой речевой такт, с совсем другой скоростью и размеренностью. Разница в этой работе у нас и у дирижера в том, что он это делает явно, с помощью палочки, а мы скрыто, внутренне, с помощью мысленного просчета или «тататирования».

Эти переходы нужны прежде всего нам самим, артистам, для того чтоб четко и определенно вступать в новый темпоритм и уверенно вести за собой объект общения, а через него и всех зрителей театра.

«Тататирование» в прозе является тем мостом, который соединяет самые разнообразные фразы или такты самых разнообразных ритмов.

В конце урока мы разговаривали под метроном по упрощенному способу, то есть как в жизни, но только старались, чтоб сильные моменты слов и слоги там, где можно, совпадали с ударами механизма.

В промежутках же между ними мы укладывали ряд слов и фраз так, чтоб можно было, не меняя смысла, логически правильно делать очередные совпадения ударов. Нам удавалось также пополнять недостающее в такте слово просчетом и паузами. Конечно, такое чтение тоже очень произвольно и случайно. Тем не менее и оно создавало стройность и бодрило меня внутренне.

Этому воздействию темпоритма на переживание Аркадий Николаевич придает огромное значение.

______________ 19__ г.

Фамусов

Что за оказия! Молчалин, ты, брат?

Молчалин

Я-с.

Фамусов

Зачем же здесь, и в этот час? —

проговорил Аркадий Николаевич из первого акта «Горя от ума» Грибоедова. Потом, после некоторой паузы, он повторил:

– Вот так оказия! Это ты, братец мой, Молчалин?

– Да, это я.

– Как же ты очутился здесь и в такое время? – проговорил Аркадий Николаевич те же фразы в прозе, лишив речь как стихотворного ритма, так и рифмы.

– Смысл один и тот же, что и у стиха, а какая разница! В прозе слова расплылись, потеряли сжатость, четкость, остроту и категоричность, – объяснял Аркадий Николаевич. – В стихах же все слова необходимы и нет лишних. То, что в прозе говорится в целой фразе, в стихах нередко передается одним-двумя словами. И какая отделка, какая чеканка! «Проза – квёлая, стихи – дробненькие», – определил мне совсем простой человек.

Скажут, что разительное отличие между сопоставляемыми мною примерами стихов и прозы происходит оттого, что первые писал сам Грибоедов, вторые же неудачно придумал я.

Да, это, конечно, правда. Тем не менее утверждаю, что если б даже сам великий поэт написал прозу, он не смог бы передать в ней того драгоценного, что есть в стихах Грибоедова, их четкости ритма и остроты рифмы. Например, при встрече с Фамусовым в первом акте для выражения панического ужаса Молчалина ему дается только одно слово: «Я-с». На что следует вопрос и реплика Фамусова, кончающаяся словом «час».