Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, я понимаю. Но можно ведь просто высвободить ее, — возразил Ферот. — Нельзя уничтожать сущность Света. Это же… Это же сущность Света!
— А с чего ты решил, что она не высвобождена? — усмехнулся Ахин. — Киатор ошибся, хотя он все просчитывал годами, выверяя малейшие детали своей теории. Ваши легенды правдивы. Светлый Повелитель смог вернуть ее на место за гранью материального мира, когда надобность в великом могуществе отпала. Он не хотел, чтобы созданий Света постигла та же участь, что и подданных темного владыки, подавившегося виноградиной. Так что теперь в нашем мире нет какого-либо воплощения сущности Света.
— Есть, — заявил епископ. — Вы не там искали.
— Даже если и есть. Неважно, — отмахнулся одержимый. Ему действительно было уже все равно. — Киатор, умнейший из порождений Тьмы, не смог вычислить ее местонахождение. Она спрятана слишком хорошо, ее невозможно найти.
— Невозможно.
За словами Ферота, застрявшими в вибрирующем воздухе, осталось слишком много свободного места. Он еще не все сказал.
— Но? — покосился на него Ахин.
— Но только если нет доступа к Цитадели.
После разговора с Эберном епископ почти двое суток провел в библиотеке крепости, перечитывая исторические источники времен окончания Вечной войны и исчезновения светлого Повелителя. И там не говорилось ни слова о высвобождении сущности Света. Первые подобные сведения появились годами позже, постепенно превращаясь в легенду и неотъемлемую часть доктрины.
А бесследно пропавший клирик, о котором упоминал гатляур, оказался привратником резиденции кардинала Иустина. По долгу службы молодой атлан находился там, где концентрировались все тайны, и произошедшее с ним после того, как он изъявил желание продать информацию о величайшей святыне озаренного мира, было бы слишком наивно считать случайным стечением обстоятельств.
Может, рассудок Ферота и помутился, но епископ был далеко не глуп. То, что было известно всегда, то, что раскрылось совсем недавно, то, о чем многие даже не пытались думать, довольствуясь общепринятой истиной, и то, что объединяло все это, внезапно подтолкнуло епископа к очень простому выводу. Никто ничего не замечал, потому что это никому не было нужно. А лежащий на поверхности факт поражал своей очевидностью.
Четвертая дверь в зале на самом верху Цитадели ведет в хранилище сущности Света.
— Я понимаю, почему Киатор решил, будто бы она находится под кварталом фей, — продолжил Ферот. — Древние катакомбы исторического центра столицы действительно планировалось перестроить. Естественно, никаких свидетельств о том не сохранилось, не считая несколько туманных упоминаний и пару копий схем без каких-либо пояснений. Но все указывает на то…
— Киатор ошибся, — хмуро перебил его Ахин. — Там никогда не было святилища.
— Верно. Потому что примерно в то же время феи начали жаловаться на запах из сточных канав. Они выдвинули требование о создании полноценной канализационной системы. И в целях экономии было решено использовать старые катакомбы.
Таким образом, нечистоты и прижимистость властей спасли сущность Света. Порой взаимосвязь причин и последствий действительно весьма причудлива.
— Но Киатор все же ошибся, — повторил одержимый. — И его ошибка обошлась всем нам очень дорого.
— Однако кое в чем он оказался прав — сущность Света действительно существует в материальном мире. Прямо в Цитадели.
— Тогда почему бы тебе просто не уничтожить ее? — внезапно спросил Ахин. — Ты ведь знаешь, что это необходимо.
— Ее нельзя уничтожать, — вздохнул Ферот. Кажется, это они уже обсуждали. — Я собирался выступить перед советом архиепископов и кардиналом с инициативой высвобождения сущности Света…
Епископ резко замолчал. Он только сейчас осознал всю глупость и безнадежность своей затеи. Даже если бы его услышали, даже если бы поняли… Ничего не получится. Таковы уж Атланская империя, озаренный Светом мир и их хозяева.
— Если светлая сущность не высвобождена, то это значит, что ее невозможно высвободить, — покачал головой Ахин. — Иначе это уже давно было бы сделано вами же ради ее сохранности. Ты ведь видел, что происходит, когда о ней становится известно кому-то вроде меня. Или тебя.
— Я не буду уничтожать сущность Света, — произнес Ферот, чувствуя, что совершает ошибку. Но он все же атлан и не мог думать не по-атлански. Даже если это на самом деле необходимо.
— Как хочешь, — безразлично пожал плечами одержимый. Раньше Ахин попытался бы убедить его. Вот только тот Ахин уже мертв.
— Из меня вышел слишком плохой еретик и предатель, чтобы спасти свою страну, — епископ выдавил из себя вялый смешок.
— Страна — мелочь. Твое бездействие погубит мир.
— Да… — Ферот нахмурился, осознав, что все это время его внимание обтекало нечто очень важное: — Мир?
— Да. Обломок, на котором мы живем. Или жили, как в моем случае.
— Мир в опасности? — опешил епископ. — Но почему?
— Из-за дисбаланса изначальных сил, — одержимый выразительно посмотрел на него: — Разве ты ничего не заметил, когда гонялся за мной вдоль Шрама?
Если подумать, то размеры огромного разлома в земной коре действительно вышли за все разумные пределы. Его трещины пролегали совсем не там, где были отмечены на картах. Именно поэтому Ферот, вынужденный обходить расползшиеся по северо-востоку Атланской империи ветвистые провалы в бездну, не смог догнать Ахина, уже добравшегося до Могильника. А позже, когда карательная экспедиция собиралась перехватить одержимого до его встречи с кочевыми демонами, Ирьян, прекрасно знакомый с приграничными территориями Пустошей, неверно рассчитал маршрут от начала Шрама, из-за чего епископ со своими солдатами прибыл на заброшенную стоянку слишком поздно. И ведь опытный бригадир ни в чем не ошибся, он просто не обратил внимания, что за несколько лет, пока его здесь не было, разлом значительно увеличился.
— Мир разваливается на куски, — с ужасом произнес Ферот. — Из-за дисбаланса? Ну конечно… Все стягивается к сущности Света, к единственной изначальной силе. Катаклизм уничтожил половину мира, ту, которая была в тени Тьмы. А озаренная Светом половина утратила свой естественный противовес, и вот уже полтора века длится постепенное разрушение… всего. Все медленнее и медленнее… но неизбежно, — епископ тяжело выдохнул, пытаясь уместить в тесном коридоре все мысли внезапного осознания, и воскликнул: — Не может быть! Это не осталось бы незамеченным!