Его тогдашняя жизнь протекала под охраной, без прогулок, в постоянном ужасе за безопасность Аликс и детей – будто репетиция будущей жизни – через 12 лет.

«Агунюшко», «Солнечный Луч», «Бэби», «Маленький человечек» – так они называли своего больного мальчика. И он – отец и царь – не мог защитить его от бомб в собственном доме! В нем произошел переворот. Он должен был отплатить за все муки и унижения. И он должен был сохранить державу – усмирить мятежников, дать покой стране. Этого требовала тень отца, этого требовали Аликс и мать. «Должны быть истреблены чудовища!» – писала она ему.

И он постарался быть беспощадным… Но вряд ли бы ему это удалось, если б рядом с ним не встала мощная фигура – Столыпин. У Столыпина, человека твердого, неукротимо властолюбивого, было одно общее с мягким Николаем: он обожал семью и был очень зависим от любимой жены. Страдающие раненые дети ожесточили жену и мужа. Теперь Столыпин был готов карать и вешать. «Столыпинским галстуком» будут называть революционеры веревки на своих шеях.

Еще в июне 1906 года Дума отменила смертную казнь. Но, пока Европа присылала поздравительные телеграммы, Николай принял закон о военно-полевых судах.

И виселица принялась за работу. Со времен Ивана Грозного Россия не видела такого количества смертных казней.

Когда Витте напомнил бывшему либералу Столыпину о прежних его взглядах, министр ответил: «Да, это все было… До взрыва на Аптекарском Острове».

26 августа 1907 года Государь «высочайше повелеть соизволил объявить командующим войсками», что они должны «озаботиться», чтобы царю не представлялись телеграммы о помиловании.

Во времена его отца был повешен Александр Ульянов. Казнь брата сформировала характер будущего вождя революции Владимира Ульянова-Ленина. Казнь и кровь вошли в его подсознание.

При Николае по всей России братья и сестры убиенных клялись в ненависти к царю.

«Уж очень не хочется умирать: ночью поведут на задний двор, да еще в сырую погоду, в дождик. Пока дойдешь, всего измочит, а мокрому каково висеть… Встанешь утром и как ребенок радуешься тому, что ты еще жив, что еще целый день предстоит наслаждаться жизнью…» – такие письма читали в семьях.

В крови он стал наследником, в крови был царем этот милый, добрый человек… Кровавое воскресенье, кровавая Ходынка. Кровь первой революции… И как предсказание грядущего, кровью исходил его несчастный мальчик…

Закончилась первая революция. Удивительная репетиция будущего – того, что случится через 12 лет, – предстала перед ними. Но предостережение прошло даром.

Он и Аликс так и не поняли: революцию усмирили не пули, но буквы на бумаге, которые написал его министр и которые подписал Николай. Мудрый Витте уже тогда предсказал: это погубит их. Сидя в своем кабинете и размышляя над событиями эпохи, старик написал страшные слова:

«Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть… И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника… Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел подобных ужасов».

И Бог дал: Витте умер в начале 1915 года. Перед смертью старик написал письмо Николаю и распорядился, чтобы оно было подано Государю после его, Витте, смерти. Так Николай получил это загробное послание.

В письме Витте просил царя передать его графский титул «любимейшему внуку своему Л. К. Нарышкину: пусть он именуется «Нарышкин, граф Витте». Но это был только повод. Важнейшее шло после просьбы. Это был перечень величайших деяний Николая, связанных с именем Витте. И на первом месте была конституция: «Это ваша бессмертная заслуга перед народом и человечеством».

Своим напоминанием о конституции умирающий старик не собирался уязвить Николая или напомнить ему о своих заслугах. Великий политик – он уже тогда, в 1915 году, почувствовал странную схожесть ситуации с тем, что было накануне трагического 1905 года. Он понял: скоро грянет гром. И он решил еще раз напомнить царю главный урок 1905 года: уметь уступать!

Но в тот год Аликс и Николай были озабочены очередной битвой с Думой. И Николай рассердился напоминанию о «прежнем грехе» (так он теперь называл конституцию). И не выполнил маленькую просьбу своего бывшего министра: Л. Нарышкин так и не стал графом Витте.

Но есть еще одна точка зрения на эту репетицию будущей гибели империи:

«В Смутное время, в XVII веке, когда пресеклась в России древняя династия и наступила всеобщая Смута, когда бояре предавали иноземцам Русь, власть церковная – Патриарх – сохранила Россию. Недаром при первом Романове Патриарх носил титул «Великого Государя». Петр Великий, чтобы усилить светскую власть, уничтожил патриаршество. Два столетия без Патриарха ослабили церковь. При Николае заговорили о восстановлении патриаршества, но дальше разговоров не пошли… Когда наступили события первой революции, царь должен был понять: он слаб. Господь в милости своей дал ему это предостережение. В предчувствии новых великих бедствий Николай должен был восстановить второй центр – вернуть власть Патриарха. Только сильная церковь могла удержать Святую Русь от окончательной катастрофы… Но царь не понял предостережения».

Революция в России совпала с революцией в Семье. В это время в Царском Селе появляются двое… Эти двое мало отражены в дневниках Николая, хотя занимали большое место в его жизни. И в жизни Семьи. И страны.

В своих мемуарах Анна Танеева пишет о своем роде: ее отец Александр Сергеевич Танеев был статс-секретарем, обер-гофмаршалом двора и главноуправляющим Собственной Его Императорского Величества Канцелярией. Ее дед и прадед занимали эти должности при прежних императорах, ее другой предок – победитель Наполеона фельдмаршал Кутузов.

Правда, она не упоминает в своей книге еще об одном предке, которого светская молва связывала с родом Танеевых, – об императоре Павле I. Кровь этого безумного императора (точнее, его незаконного ребенка) текла в жилах Ани Танеевой. Да, она тоже была из рода Романовых.

В 17 лет она, опьяненная выходом в свет, танцует на 22 балах. Молодая фрейлина представлена императрице. Аликс заметила ее.

И вскоре скороход (была такая должность во дворце – будто из сказки Андерсена) по прозаическому телефону сообщает Ане: ее приглашает императрица.

Их первый разговор. Аня Танеева рассказывает Аликс: в детстве она заболела тифом, была при смерти, но отец позвал Иоанна Кронштадтского – и тот молитвой своей поднял ее с одра болезни. История должна была произвести впечатление на императрицу. Чудо исцеления – только об этом думает Аликс, глядя на сына.

Аня очень музыкальна. И с самого начала ей удалось взять верную ноту.

Вскоре ее позовут в плавание на царской яхте. В столь любимое в Царской Семье путешествие – в финские шхеры.

В залитой солнцем каюте они играют в четыре руки на фортепиано. Впоследствии Аня трогательно расскажет Аликс, как от волнения стали каменными ее руки…