Богачи и знать шли одними и теми же путями: время, талант и деньги вкладывали в наименее рискованные дела. Деловая среда пережила крах спекуляций, связанных с политическими рисками 1405–1420 гг. Немало разочарований стало следствием и монетной нестабильности 1417–1421 гг. Сколько банкротств, разорений, поспешных изгнаний постигло купцов, попытавших счастья в это смутное время! Итальянский финансист Джованни сер Камби оценил убыток, понесенный в 1421 г. парижскими лукканцами вследствие девальвации, в 80 %. Для банкиров время было нелегким, тогда как безнадежным должникам раскол королевства надвое давал возможность скрыться просто путем бегства. Родной брат бургундского купеческого прево Парижа Юга Ле Кока, Пьер, не имел другой причины отправиться в 1422 г. во Францию Карла VII, кроме той, что все свои долги он сделал в Париже. В том же 1436 г., когда все снова оказались в столице, деловые люди знали, что достаточно лет на пятнадцать-двадцать укрыться в Этампе или Монлери, чтобы избежать выполнения своих обязательств.

Раньше открыто перейти в тот или иной лагерь значило крупно рискнуть состоянием, клиентурой и даже домом. Во всяком случае, можно было полагать, что все находятся в одинаковых условиях. Никогда государственная служба не была и настолько спекулятивной, как в 1418 г., когда надо было выбирать, сохранять ли верность безумному королю или присоединяться к дофину, легитимность которого спорна. И вот в 1436 г. деловые люди вдруг обнаружили, что это был разный риск. Ни тот, кто выносил постановления в Париже именем Генриха VI, ни тот, кто выносил свои в Пуатье от имени дофина, не смевшего называть себя королем, настоящему риску себя не подвергали.

Неожиданно сделанное в 1440-е годы, это открытие было чревато последствиями. Королю Франции будут хорошо служить. И добрая часть социально активного населения покинет экономическую сферу.

Прагерия

Знать скоро поняла, что монархия поставила точку в вековом противостоянии политических сил. Принцы Юга — Арманьяк, Альбре, Фуа — вели свои дела достаточно свободно и считали короля Франции скорей своим партнером, чем сувереном. Едва граф де Фуа умер, как Карл VII воспользовался этим, чтобы открыть вакансию королевского наместника в Лангедоке. Это означало, что монархия снова берет южные дела в свои руки. Принцы очень явственно ощутили угрозу. На севере герцоги Бургундский и Бретонский сами изображали суверенов. Анжуйский был королем в Неаполе и имперским князем в Провансе, Баре и Лотарингии; что касается Бурбона, он не позволял забыть, что это он прикрывал с востока независимость Буржского королевства. Карл Орлеанский сочинял стихи в английской тюрьме, но его единокровный брат Дюнуа с полным основанием полагал, что король более обязан ему, нежели он королю. Короче говоря, принцы не были готовы позволить тому, кого они знавали столь слабым, доминировать над ними.

Аррасский договор примирил Карла VII и Филиппа Доброго. Это не очень повлияло на деятельность тех, кто тратил свою энергию, а иногда и состояние на борьбу с Бургундией. Речь идет о герцогах Алансонском и Бурбонском. Иоанн Алансонский потерял в Нормандии всё из-за действий англичан: его владения конфисковали, после Вернёя ему пришлось платить выкуп за свое освобождение, и он ожидал от победы существенной компенсации. Амнистия бургундцам лишила его всякой надежды на добычу, а рента в 12 тысяч ливров, которую дал ему король, наводила прежде всего на мысль, что его службу недооценили. На деле, соперничая с Карлом Анжуйским и Ришмоном, Алансон добивался прежде всего власти с ее преимуществами.

Что касается Карла Бурбона, он сохранил для короля провинции Бурбонне, Овернь, Форе. Бурбонский дом всегда был оплотом против Бургундского.

Опираясь в Совете на архиепископа Реньо Шартрского и на Кристофа д'Аркура, герцог Карл умело и быстро оттирал тех, кто примкнул к королю в последний момент, кто стал первенствовать в Париже Карла VII после того, как занимал там те же позиции при Генрихе VI.

Дрогнул даже Дюнуа. Благодарность не была главной добродетелью короля. Конечно, Орлеанский бастард, отныне великий камергер Франции и граф Дюнуа — согласно жалованным грамотам от 21 июля 1439 г., — имел в Совете преобладающее влияние благодаря анжуйским клиентам королевы Иоланды и графа Карла Менского. Это был нерасторжимый союз старых врагов ла Тремуя, в который входил и Бурбон. Но ничто не могло помешать Дюнуа думать, что суверен не слишком много сделал, чтобы ускорить освобождение герцога Карла Орлеанского, взятого в плен при Азенкуре за службу своему сеньору — королю Франции. Уже двадцать лет поступали платежи для выкупа герцога. Дюнуа считал, что Карл VII мог бы внести в них и свой вклад.

Подобную же горечь испытывал и король Рене. Взятый бургундцами в плен в 1431 г., он шесть лет ждал освобождения, и Карл VII ему почти не помог. Рене Анжуйский выплатил большой выкуп. Он легко забыл, что был побежден в войне за лотарингское наследство, на которое зарился и его кузен Водемон. То, что Водемон извлек пользу из англо-бургундского союза, не меняло ничего: король Франции к этому делу отношения не имел. Тем не менее Рене считал, что в Аррасском договоре можно было учесть и его интересы. Он не ошибался.

Первая коалиция сформировалась в 1437 г. вокруг Бурбона и Алансона, которых поддержали король Рене, герцог Иоанн V Бретонский и граф Жан IV д'Арманьяк. Заговорщики грешили недостатком воображения: принцам казалось, что, если они задумали отстранить двух фаворитов-временщиков, Кристофа д'Аркура и епископа Мартена Гужа, то это оригинальная мысль. План был глупым — Карл VII не принадлежал к людям, готовым пойти на многое, чтобы спасти своих приверженцев, а Аркур числился среди клиентов герцога Бурбонского. Король понял, откуда ветер дует. Бурбон не посмел заходить слишком далеко и попросил прощения.

Новый заговор возник в 1439 г., когда король проявил намерение реорганизовать монархическую власть на новых административных основах, иначе говоря, проигнорировать феодалов при формировании правительства послевоенной Франции. В ближайшее время все действия правительства были направлены на отвоевание провинций, еще занятых англичанами. Однако никто не обманывался — это означало и окончательное усиление королевской власти.

Хотя в глазах многих баронов это было бесчестьем, но идея замены отдельных лиц по аналогии с той, какую произвел договор в Труа, идея смены короля не казалась этому поколению столь немыслимой, как другим. Зимой 1439/40 г. некоторые принцы сочли, что пора доверить власть юному дофину. Будущий Людовик XI был нервным и нетерпеливым юношей, который входил во взрослый возраст — ему исполнилось шестнадцать — без особых надежд на получение короны в ближайшем времени. Его отец и дед получили власть, не обремененные годами. Людовик знал, что отец отличается отменным здоровьем и имеет богатое состояние. Он полностью согласился с планами заговорщиков, мечтавших доверить ему регентство и сохранить за собой власть.

Дело возглавляли герцоги Бурбонский, Бретонский, Алансонский. К ним присоединился ла Тремуй. А также Дюнуа. Через посредство герцога Бретонского свою поддержку пообещали англичане. Взамен Иоанн V предложил свою помощь английскому гарнизону Авранша, которому угрожали войска Карла VII. Такой заговор граничил с изменой.