Пока я смотрела на своих друзей издалека, гул из человеческих голосов, поднимающийся к высокому потолку коридора, вдруг резко начал разрастаться и становиться отчётливее. Прежде чем я поняла причину стремительного возрастания общего возбуждения толпы, я увидела, как моя мать, раскрыв рот от явно перехватившего у неё дыхания, с силой схватила отца за предплечье и вдруг совершенно потрясённым тоном, наверняка вызвавшим мурашки по коже не у меня одной, глядя куда-то в направлении входа, вдруг произнесла:

–О, Говард, как эта девушка похожа!..

Никто не понял, что именно мама имела ввиду, но все – отец, я, Байрон, Маршалл, Астрид, Грир, Грация, миссис Шейн, Грэм и Джованна – мгновенно бросили свои взгляды в том направлении, в котором взгляд моей матери застыл, словно поражённый невидимой волной электрического тока. В коридор вошла Пейтон Пайк. Рядом с ней шёл следователь Арнольд Рид, и они, словно не замечая серьёзного волнения, которое в толпе вызвало их появление, невозмутимо продвигались вперёд по направлению ко входу в зал суда, напротив которого стояла наша компания.

–Она похожа? На кого?– осевшим голосом, словно он знал ответ на свой вопрос, поинтересовался у матери отец, но ответа от неё он так и не получил.

–Это следователь Пейтон Пайк,– вспомнив, что мои родители на протяжении последних трёх недель бойкотировали прессу, решила просветить их я.– Это она вела расследование… – меня неожиданно смутила реакция матери и растерянность отца, поэтому я решила, что они уже знакомы, может быть, косвенно… – Вы могли видеть её фотографии в прессе.

–Это и есть Пейтон Пайк?– словно не слыша меня, мама продолжала напряжённо наблюдать за упорно не замечающей нас Пайк.– Нет, я прежде её никогда не видела. Я бы точно запомнила её.

Я напряглась. С чего бы вдруг моей матери точно запоминать Пейтон Пайк? Растерянный же взгляд отца меня вовсе покоробил. Нет, они, должно быть, уже знакомы, ведь все признаки их знакомства с ней на лицо, но почему-то они пытаются это скрыть от присутствующих… Почему?..

–А ведь я её знаю,– вдруг совершенно неожиданно подал голос Грир. Сделав шаг в сторону от Грации, заслонившей ему обзор, и положив руки в карманы брюк, он, врезавшись взглядом во всё ещё ничего не замечающую Пейтон Пайк, начал раскачиваться с пяток на носки и обратно.– Однажды она заступилась за меня в старшей школе. Одного из моих обидчиков она окунула головой в унитаз, за что после её, в качестве наказания, заставили посещать внеурочные исправительные занятия, предназначенные для заядлых хулиганов.

–Так значит, она местная… – процедил Грэм Шейн.

–Этой девочке памятник нужно поставить!– полушёпотом, по-видимому опасаясь быть услышанной уверенно приближающейся к нам Пайк, воскликнула миссис Шейн.– Если бы не она, никто бы никогда не узнал о преступлениях Ламберта, и кто знает, сколько ещё бед он натворил бы с этими мерзавцами, своим отцом и дедом!

–Дедом?– мгновенно напрягся мой отец.

–Конечно!– миссис Шейн одарила моего отца крайне удивлённым взглядом.– Столько лет никто не мог разоблачить преступника, а здесь появляется эта девушка и спустя столько мучительных лет всеобщего ожидания раскалывает это дело голыми руками, словно сгнивший изнутри грецкий орех! Самый молодой главный следователь в истории города раскрывает грязные дела самого старого, бывшего следователя Эйча Маккормака!

–Как?! Эйч Маккормак – дед Стэнли Ламберта?!– на сей раз очередь восклицать перешла к моему отцу.– Следователь Маккормак – отец Больничного Стрелка?!

Я чуть не покраснела от неловкости перед услышанным. Не стоило моим родителям изолировать себя от прессы настолько, чтобы создавать вокруг себя столь серьёзный информационный вакуум.

–Да уж, теперь она суперзвезда полицейского мира,– сверля взглядом неумолимо приближающуюся к нам Пайк, глухо произнесла стоящая между мной и матерью Астрид.– Она такое не любит… Должно быть, сложно такому закрытому человеку, как она, переносить столь пристальное, пусть даже любовное, внимание общественности к своей персоне.

Как только Астрид договорила эти слова, Пейтон Пайк, проходящая на расстоянии трёх метров мимо нас, вдруг непроизвольно скользнула взглядом по всей нашей компании и, словив на себе мой взгляд и взгляд Астрид, отстранённо и совершенно безэмоционально кивнула в ответ на наши красноречивые кивки, и приветственные взмахи рук, поспешно посланные в её сторону. Она даже не задержала на нас внимания. Пайк совершенно безразлично отнеслась ко всем остальным людям, стоящим рядом с нами, а значит, кроме меня и Астрид, она всё же больше никого из нашей компании не узнала. Так почему же мои родители, увидев её, так напряглись?..

Суд начался весьма многообещающе. Ламберт, оправдав всеобщие надежды, отказался воспользоваться своим гражданским правом на адвокатскую защиту, после чего сразу признал свою вину в трёх организованных им незаконным и антигуманным путём беременностях его жены Рене Ламберт, а также признал свои действия по подмене в младенчестве Оливии Фейбер и Джованны Шейн, свою врачебную ошибку при принятии родов у Пенелопы Темплтон и свою вину в обвинении о пособничестве в краже младенца, осуществленную Ричардом Маккормаком и Лурдес Крайтон, и оформлении поддельных документов на новорождённых. Он также признал свою вину в двух других преступлениях, первом и последнем совершенных им – первое было связано с подменой младенцев, второе с оплодотворением неизвестной пациентки. Если бы он пошёл на сотрудничество до конца, суд бы прошёл гораздо быстрее, но он вдруг решил молчать, и в его молчании было что-то не так… Стоя за трибуной, Ламберт не отрывал от меня своего взгляда, который я трактовала, как злорадный. В минуты его пламенных признаний он очень сильно походил на террориста, словно наслаждающегося своими признаниями лишь потому, что у него есть знание, которого нет у остальных здесь собравшихся: здание заминировано – через считанные минуты и он, и все, кто услышал его признания, взорвутся на заранее заложенной им мине. Я не понимала, что может значить его злорадный взгляд, в конце концов, это он был загнанным в угол зверем, причём загнанным мной, но он смотрел на меня так, будто в его сознании мы были поменяны местами и именно он сейчас загонял меня в угол. Он что-то задумал. Но что он мог сделать без крепкой защиты? Разве что заявить, будто при аресте ему не были зачитаны его права, однако подобное заявление мне никак бы не навредило, так как его права были зачитаны своевременно и не мной. И всё же он смотрел на меня так, словно в его рукаве в эту самую секунду был припрятан туз, очень весомый, очень серьёзный, очень действенный, который ни я, никто другой не заметил. Что же это?..

Я понимала, что своим отказом комментировать два преступления, вину в которых он при этом уверенно признаёт, он тянет время – желает превратить своё дело в настоящее шоу, по которому позже какой-нибудь заинтересованный писатель напишет книгу, после чего по книге снимут полноценный сериал, и тогда его история облетит весь земной шар. О подобной славе мечтает бóльшая половина всех ненормальных. Так что же за действенный туз он припас в своём рукаве? Эта карта должна быть достаточно прочной, чтобы Ламберт позволял себе быть настолько самоуверенным… Настолько, что прямо сейчас создаётся впечатление, будто обвиняемый – дирижёр оркестра, и в эти минуты он доволен движением своей волшебной палочки: все здесь собравшиеся делают именно то, чего желает он – мы собрались, мы слушаем его страшные признания, мы напряжены от двух его несомненно страшных секретов… Что будет происходить дальше?.. Какую ноту дирижер дерзнёт заставить сыграть оркестр?..