Дыхание давалось мне с трудом. Приходилось следить сразу за четырьмя, нет, за пятью противниками, если считать паучиху размером с крохотную женщину по имени мадам Жу.

В темном переулке не было ни души. Город будто вымер.

– Он меня обманул, – прошипела мадам Жу. – Обжулил с драгоценностями. Меня никто не обманывает, особенно насчет драгоценностей. Шантарам, я тебя предупреждаю – оставь ее в покое.

– Послушайте, почему бы вам с Карлой лично не встретиться? Мне интересно посмотреть, как пройдет ваша беседа.

– Дурак, я не о Карле говорю, а о Кавите. Оставь в покое Кавиту Сингх.

Я медленно вытащил ножи. В ладони близнецов скользнули дубинки, спрятанные в рукавах. Плескуны переступили с ноги на ногу, готовясь облить меня кислотой. Мадам Жу стояла на расстоянии вытянутой руки. Я мог схватить мерзавку и бросить ее в плескунов. А что, отличный план. Еще миг – и…

– Давайте разберемся – раз и навсегда, – предложил я.

– Не сегодня, Шантарам. Впрочем, тебе такое часто говорят. – Мадам Жу медленно попятилась, шелестя шифоновым подолом по асфальту.

Ее черная тень распугала крыс в переулке. Плескуны растворились в темноте. Близнецы, сверкая грозными оскалами, отступали шаг в шаг с мадам Жу.

Странно: сначала она угрожала Карле, а теперь переключилась на Кавиту. Пока я боролся с желанием пойти по следу мадам Жу, она скрылась. Я вернулся к себе в номер, выпил, выкурил последние крохи Лизиной божественной дури, потанцевал под музыку и раскрыл блокнот.

Фарид и Амир погибли. Хануман и Данда погибли. Лодки и хижины на берегу сгорели. Викрам умер. Викрам, который любил пародировать Ли Ван Клифа и ездить на поезде. Викрам умер.

Перемены – кровь времени. Мир менялся, истекал временем, колыхался подо мной, как кит, всплывающий на поверхность из морских глубин. Двигались шахматные фигуры. Ничто не оставалось прежним. Я осознал, что перемен к лучшему ожидать пока не стоит.

Недавно умершие – тоже предки. Цепь жизни и любви внушает уважение, когда радуешься жизни, а не скорбишь о смерти. Это всем известно. Так говорят, когда уходят наши близкие.

Осознание того, что смерть – великая истина в бесконечном повторении историй, не умаляет боли утраты, а ранит заботливой лаской. Слезы помогают. Никакой логики в этом нет. Слезы – это безрассудная чистота, суть нашего естества, зеркало того, чем мы станем. Любовь…

Я оплакивал Викрама. Его не убили, а отпустили на свободу; он был узником души, вечный беглец. Я наполнял высохший колодец скорби слезами и танцем. Я стенал и бредил, покрывая страницы блокнота странными строками о том, какой должна быть правда. Рука металась по бумаге, как зверь в клетке. Слезы застили глаза, черная вязь слов становилась черным кружевом вуали мадам Жу. Я уснул, и зловещие сны окутали меня липкой паутиной. Я ждал, когда ко мне медленно подберется смерть.

Грех разобщает. А величайший грех – война – разобщает больше всего. Нескончаемая междоусобица преступных группировок на юге города сеяла рознь между друзьями, врагов заставляла нападать без предупреждения, а полицейских – умолять о перемирии, потому что вражда наносила ущерб делам.

По просьбе Вишну к «скорпионам» присоединились двадцать бойцов из северного штата Уттар-Прадеш, патриотов, закаленных в борьбе за независимость. Через неделю «скорпионы» овладели территорией Санджая от фонтана Флоры до Форта.

На вторжение северян и развал империи люди Санджая отреагировали быстро, расправившись со своим предводителем в сотне метров от его особняка.

Хусейн-с-двумя, издавна преданный Кадербхаю, преградил путь машине Санджая и расстрелял в упор и его, и двух афганских телохранителей.

Банду переименовали в Компанию Хусейна, а Тарик, юный император, занял место в совете группировки. Став полноправным членом совета, Тарик призвал своих соратников к беспощадной мести. «Убить всех, – приказал он. – Всех до одного. И все у них отобрать».

Слова эти стали новым девизом Компании; вместо «Истина и храбрость» теперь говорили «Все отберем».

Тяжкие грехи, множась, разрывали ветхую ткань терпимости, зимние ветры уносили обрывки чести и веры, обнажая неприкрытую ненависть.

Наши разговоры с Карлой возобновились, но встречались мы от силы раз в два дня, за завтраком или обедом, – она была слишком занята. Самоубийство Викрама заметно отразилось и на ней, хотя, возможно, ее поведение просто отражало то, чего я не желал признавать.

Она больше не смеялась и не улыбалась, став прежней Карлой – без смеха и улыбки. Приглашения на ночлег не повторялись.

Казалось, меня проверяют на выносливость, как музыканта или бывшего заключенного. Я страдал, облепленный паутиной тестостерона, адреналина и феромонов, вдали от любимой женщины, с которой встречался раз в два дня. Меня не отпускало нервное напряжение, однако в южном Бомбее такое состояние стало привычным. Никто не обращал на это внимания.

Мера человека выражается расстоянием между его сиюминутной плотской сущностью и сущностью духовной. Душой я прикипел к Карле, но расстояние между нами оставляло мою душу в полном одиночестве, охранять пламя свечи на ветру, пока сам я бесцельно бродил по улицам города.

Как выяснилось, в те дни по улицам бродили многие.

«Страх – обнищание истины, а алчность – обнищание веры», – сказал однажды Идрис. Страх и алчность заполонили улицы и трущобы южного Бомбея. Шесть недель в городе шли безудержные грабежи, в переулках рекой лилась кровь. Цены на гашиш, марихуану, амфетамины, барбитураты и прочие наркотики выросли впятеро. Городские чиновники, естественно, тут же увеличили размер взяток, сколачивая на этом приличные состояния; даже автоинспекторы стали брать с водителей не десять, а двадцать рупий. Взяточничество расцвело пышным цветом, и беззастенчивые поборы не прекращались ни белым днем, ни темной ночью. На улицах царил страх, единственный друг бедноты.

Однажды я познакомился с парнем, которого только что приняли в Компанию Хусейна, а час спустя узнал, что его убили. Через несколько дней та же история повторилась еще с одним новичком: первое приветственное рукопожатие через несколько часов обернулось последним предсмертным хрипом. Юных уличных бойцов, жертв междоусобной войны между преступными группировками, можно было только пожалеть.

Хусейн заключил контракт с велокиллерами на убийство «скорпионов». «Скорпионы» отстреливали людей Хусейна, а те в свою очередь подложили бомбу в бар, где собирались враги. «Скорпионы» безнаказанно взяли банк в южном Бомбее. В отместку люди Хусейна так же безнаказанно ограбили фургон инкассаторов на территории «скорпионов». Украденные деньги разошлись на взятки чиновникам и полицейским, а расследование преступлений прекратили за отсутствием свидетелей.

Цены на оружие подскочили втрое. Мужья продавали свадебные украшения жен, чтобы купить пистолет. Вместо привычных ножей и тесаков в ход шли пули. В темных переулках поджидала опасность. Еженедельно совершалось два убийства. По рекомендации Команча я нанял двух парней присматривать за Карлой – мне самому она это делать не позволяла.