А тень подошла к Клавдии и проговорила голосом Фрола Курганова;

— Я перемерз весь. Пустишь, что ли, в дом?..

Она не ответила. Фрол подождал и сказал:

— Понесет кого-нибудь черт по дороге... Дай ключ, я открою.

И тогда Клавдия подала ему ключ.

Фрол отомкнул замок, зашел в сенцы и оттуда сказал:

— Чего же стоишь там? Клавдия!

Она вздрогнула, точно ее вытянули плетью, повернулась и шагнула к крыльцу.

Дверь в комнату ей открыл Фрол. Она зашла, привалилась спиной к стене. Фрол включил электричество. Снял полушубок, кинул на лавку.

— Перемерз я, — сказал он опять и приложил руки к теплой еще печке.

Потом оба молчали. Клавдия все так же, вытянувшись, стояла возле стены, вскинув голову, глядела куда то перед собой и ничего не видела.

— Клавдия... Ты прости меня, старого дурака, — попросил Фрол.

Клавдия вытащила из пальтишка одну руку, затем другую. Пальто упало к ее ногам. Фрол нагнулся, поднял его и повесил.

А Клавдия, все так же глядя невидящими глазами куда-то мимо Фрола, подняла руку, потащила с головы шерстяной платок. Рука ее упала вдоль тела плетью, легкий платок вывалился из пальцев. Фрол поднял его.

— Клавдия... Я сегодня у Захара был. Он говорит — не надо. А я вот пришел...

Клавдия ничего не слышала. Она всхлипнула раз, другой, третий. Оторвалась от стены, качнулась и уткнулась горячим лицом в широкую Фролову грудь.

— Федя-то... Федя-то что скажет... если вернется? — вздрагивая плечами, почти выкрикнула она.

Фрол обнял ее неумело, подумал и сказал:

— Если хочешь, Клавдия, я хоть завтра... перейду к тебе. Или чего там... вот сейчас останусь — и с концом. Всем назло — и Стешке, и Митьке... и ему, Захару...

— Что скажет Федя, когда вернется?.. Что скажет?! Что скажет?! — глотая слезы, без конца повторяла и повторяла Клавдия.

Из Озерков Устин и Пистимея вернулись к вечеру. Ни тот, ни другой за всю дорогу не проронили ни слова.

Возле ворот своего дома Устин вылез из кошевки. Пистимея сняла с себя тяжелый тулуп, подала его мужу и, оставшись в стеганом пальто, поехала на конный двор сдать лошадь.

Устин грузно взошел на крыльцо, толкнул дверь. Ему никто не ответил. Увидев на дверях замок, в привычном месте нашарил ключ.

В избе кинул Пистимеин тулуп, бросил на стол папку, подаренную Демидом. Снял свой тулуп, тужурку, сел на скамейку, стащил валенки и о чем-то задумался, глядя перед собой в одну точку.

Он не слышал, как застучались в сенях, не видел, что кто-то вошел. Опомнился, когда Юргин крикнул над ухом:

— Здорово! Отлечил болезни свои?

Устин не ответил ни на приветствие, ни на вопрос Юргина. Он встал, взял со стола папку, отнес ее в свою комнату. И, только вернувшись, сказал:

— Рассказывай, что тут... как тут? Все подробно.

— Хе... — протянул «Купи-продай». — Подробностей много. Оч-чень хороших. Варька вот твоя... к Егору ушла.

— Зачем? — спокойно спросил Устин. Но тут же до него что-то дошло, он вскинул тяжело брови.

— Так за этим самым... Как Антип говорит, пойдут теперь девки-мальчики. В сельсовет уже съездили. Насчет, значит, бракосочетания.

— Что-о?! — надвинулся на Юргина Устин. Потом отшатнулся, задышал громко, с хрипом.

Юргин помолчал-помолчал и проговорил:

— А также Фролка Курганов к Антиповой дочке. В общем, молодух полна деревня. Насчет свадеб только что-то не слышно...

На этот раз Устин не удивился, дернул лишь углом заросшего рта.

— А что было-то, что было! — продолжал Юргин почти восторженно. — Стешка заревела на всю деревню, как корова. Митька было на отца с кулаками — тот ему в рыло. Митрий и уполз домой. Стешка — к Захару, к Корнееву, заколотилась в конторе об пол. Они ей стакан с водой в рот выливают. Один Антип весело ходит по деревне, поддергивает штанишки: «Эт-то так, это — трансляция...»

— Заткнись! — оборвал его Устин. — Об деле, если есть что, говори.

«Купи-продай» понял с полуслова.

— А что об деле... Слух идет — снимать хочет Захар тебя с бригадиров.

— Как это снимать?

Вопрос был глупый, ненужный. И все остальное тоже глупо. Ну зачем вообще расспрашивать об этом Юргина? Как будто сам не знает. Но все же Устин повторил свой вопрос:

— Как это снимать?

— А так... как штаны снимают на ночь, чтобы удобней спать. — Юргин аж подпрыгнул от злости, — Другого-то поставит — обломится что в карман, расставляй пошире. С голоду подохнем.

— Наворовался, поди, хватит.

— Хе! — Юргин презрительно усмехнулся и насмешливо кивнул за окно. — Ты ей это, Пистимее, скажи. Может, она и подтвердит твою резолюцию.

— Кого же вместо меня... намечают? Не слыхал?

— Как не слыхать! — опять подпрыгнул Юргин. И добавил, изливая всю свою желчь: — Мою фамилию называли, да передумают, однако, на Фролку Курганова променяют...

— Все шутишь?

— Какие шутки, когда по деревне об этом только и разговору!

По выражению лица Юргина, по едким интонациям в его голосе Устин, хотя и не сразу, понял наконец, что речь действительно идет о Курганове.

— Постой, постой... Это после всего того... после того, как Фролка с Клашкой?! Его — в бригадиры?!

— Так это и чудно людям. Об этом и судачат по всему колхозу.

— Понятно. Ступай, — сказал устало Морозов.

Пистимея долго не возвращалась. Устин сидел и, ни о чем не думая, глядел в темнеющие окна.

Потом пришло на ум, что жена, наверное, узнала уж насчет Варьки и побежала к Егору. Егор живет далеко, на самом конце села, долго проходит. Да еще сколь там задержится...

... Пистимея пришла почти через час, кинулась было к нему со слезами:

— Устинушка, Устинушка...

— Еще чего! — холодно сказал Устин, отстраняясь.

— Да что же это за напасти на нас? Варька-то!..

— Ты же сама хотела от нее избавиться, — безжалостно промолвил Устин.

— Устин, как язык твой поворачивается...

Тогда он проговорил с насмешкой:

— А до меня доведись... Я бы на Варькином месте давно ушел... Вот что.

— Так ведь этак... кусочек по кусочку... Ведь страшно становится...

— Отчего это страшно так тебе?