Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать – главнее слов, чем «мать», «мама», нет… Как правило, именно оно – «мама» – становится первым словом в жизни. А мама – первым человеком. Стилистка этой книги сложилась (мною же самим) так, что исповедальное воспевание матери для меня здесь как-то неуместно… Сухой «разбор понятия» неинтересен в первую очередь мне самому… Вот об отце мне писалось легко – и в этой книге, и в очерке, посвященном его столетию. А о матери ничего не писал и вряд ли напишу. Видимо, я внутри самого себя сталкиваюсь с каким-то пограничным слоем, мембраной между профанным и сакральным, преодолевать которую страшусь. Или не могу. Или – не хочу… «Мать вообще» – это профанное, об этом можно и написать что-то, а «моя мама» – сакральное. «Моя мама» – это нечто настолько глубинное, личное, иррациональное, что языка для этого не придумано, вернее, не придумано слов. Язык эмоций существует, но он невидим и беззвучен. Поэтому слова о «моей маме» – тем более сказанные вслух или написанные – неуместны. А профанное о матери – сказано выше.
Дочь и сын
Как-то повелось о сыновьях писать больше, чем о дочерях. Или мне так кажется? Может, меня сбивает с толку тот самый маскулинный контекст культуры, против которого борются феминистки? (См. Мужчина, Женщина) Впрочем, это неважно. Я, конечно, не могу быть вне культурного контекста, но я могу думать о себе как о пребывающем вне его (если мне это зачем-то надо).
Сейчас, когда я скорее старый, чем не старый, когда у меня уже взрослые дети – и сын и дочь, – я понимаю и чувствую всем своим существом, что каждый из них одинаково мощный, ценный, наполненный канал связи меня с будущим…
Нет, что-то не то говорю… Не туда меня ведет «свободный ум»… Как-то упрощаю, технологизирую то живое и сложное, что чувствую, свожу к механике.
Но готов ли я к обнажению чувств, к исповедальным интонациям в этой книге? Снова нет, как и в случае с матерью. Не нахожу это уместным: где-то есть неясная граница между искренностью и вынесением интимного на всеобщее обозрение. И поскольку дочь для меня не является абстрактным понятием, а существует в единственном виде – в виде моей «конкретной» дочери, – я эту незримую границу хорошо ощущаю и преступать ее не буду. Дочь – это моё: сокровенное, прекрасное, тайное, жизненно важное…
И хватит об этом.
Сын… Да-да, важнейшая часть триады смысла жизни, той самой, в которой «построить дом, посадить дерево и вырастить сына»… Кажется, это перепев фразы из Талмуда: «Человек должен сначала построить дом и посадить виноградник, а потом жениться». А может, и из чего-то иного – точно не знаю, да это и не так важно. Не так важно и другое: сына вырастить или дочь. И то и другое равно замечательно. Совсем хорошо, когда есть и сын, и дочь, как у нас с женой и сложилось.
Но про сына принято говорить как о продолжателе рода – такова традиция патриархального мира, формирующегося вокруг идеи собственности и ее наследования по мужской линии.
В главе «Дочь» я пояснил, что не хочу (и не могу) абстрактно говорить о дочери вообще, потому что накрепко всеми своими мыслями и чувствами привязан с собственной дочери. С сыном вроде бы то же самое, но отвлеченное понятие сына вообще гораздо более широко распространено и укоренено в культуре. Тут и «сын Божий» и «сынки» – как обращение к последующему поколению… «Доченьки», впрочем, тоже используется…
Спрячусь за иронию и расскажу одни старый анекдот. Перескажу его в армейском варианте, но в собственной редакции.
Собираясь в Офицерское собрание, подполковник спрашивает поручика Свистунова:
– Господин поручик, а не расскажите ли вы мне какую-нибудь шутку или анекдот: тщусь друзей в Собрании позабавить. Вы человек молодой, наверняка что-нибудь свеженькое у вас имеется.
– Постараюсь, господин майор… Ну вот, скажем, загадка. Подойдет?
– Загадка? Отлично, очень даже подойдет!
– Загадка такая… Кто таков: моего отца сын, а мне не брат?
– Хм… Звучит волнительно… И каков же ответ?
– А ответ таков: да это же я сам и есть!
– Ха-ха! Замечательно! Превосходно! Благодарю. Услужил ты мне братец, услужил… Как тебя, Свистунов?
– Так точно, господин майор!
– Ну, молодец, молодец… Не забуду. Ступай.
Пришед в Офицерское собрание, подполковник первым делом приблизился к полковнику и, желая отличиться, с ходу начал с загадки:
– Отгадайте-ка загадку, господин полковник.
– Извольте…
– Кто таков: моего отца сын, а мне не брат?
– Эге-с… С подковыркой загадка-то, не иначе… И каков же будет ответ?
– Да я и сам, признаться, не сразу разгадал. Ответ, однако, довольно прост: это же поручик Свистунов!
Анекдот сей излагают и в иных редакциях. Вместо поручика-майора-полковника задействованы Брежнев-Подгорный-Косыгин, Горбачев-Рейган-Миттеран либо некие абстрактные евреи с характерными «смешными» именами…
На этом оставлю сбивчивые попытки писать что-либо о сыновьях и дочерях. Вот если мои дети до этого места когда-нибудь дочитают, а я в это время буду еще жив, и они скажут: папаша, «пеши исчо», – вот тогда я, быть может, и продолжу.
Сергей
А также его производные: Серёжа, Серёга, Сержик, Сергуня, Серёня, Сережка, а также его иностранные варианты – Серджио, Серж, Серхио, равно как и церковнославянский Сергій, а также прозвища, от него образующиеся, типа Серый, – все это есть мое имя в разных ипостасях. Есть, конечно, и другие люди с именем Сергей, но вот это имя Сергей, то есть то, о котором я тут разглагольствую, только мое и ничье более. (Это я шутить пытаюсь, если что…)
Редкий случай среди имен: имя Сергей никак не
