Война возродила в литературе и искусстве интерес к традиционным ценностям. Но что показательно, литературное творчество не ощутило такого подъема, как в 1914–1918 гг. Ничего похожего на поколение «военных поэтов» не появилось. Художники-баталисты получали государственные дотации для изображения на полотне немецких воздушных налетов и других событий военного времени. Среди них можно упомянуть самых известных: Мура, Джона Пайпера и Грэма Сазерленда.

Любопытно отметить, что музыка, особенно под покровительством Совета по поддержке музыки и других искусств, получила в это время мощный стимул для своего развития. Леди Мира Гесс с успехом давала дневные фортепьянные концерты, что показывало возросший интерес публики к музыкальному искусству. Такие композиторы, как Майкл Типпетт (пацифист по убеждениям, написавший трогательное и очень гуманное по своей сути произведение «Дитя нашего времени») и Бенджамин Бриттен откликнулись на события замечательными творениями. Опера Бриттена «Питер Граймс», впервые исполненная в июне 1945 г., вдохнула новую жизнь в английское оперное искусство, которое все еще черпало идеи из легких по жанру произведений Гилберта и Салливана пятидесятилетней давности. Во время войны кино наконец было признано новой формой искусства. Фильмы на военную тему, такие, как «Где мы служим» и «Короткая встреча», говорили о разлуках, утратах и жертвах, наполняя киноиндустрию, с обычным для нее сильным уклоном в коммерцию, творческим и реалистическим содержанием.

Однако, по мнению публики, из всех средств массовой информации главную роль в распространении культуры играло радио Би-би-си. В те времена самыми известными эстрадными артистами и комментаторами были комик Томми Хендли, популярная певица Вера Линн, военные корреспонденты Ричард Димблби и Винфорд Воган Томас. В обстановке, когда население остро воспринимало непривычные социальные и интеллектуальные новшества, Би-би-си играло роль умиротворяющей силы, провозглашая преданность Богу, королю и семье, а также верность национальному наследию. Шесть лет военных испытаний показали, что именно это и нужно было народу.

Все большее беспокойство вызывало и состояние образования простого народа. С 1918 г. британская образовательная система не претерпела практически никаких изменений, хотя ее развитие в 1922 г. было приостановлено комитетом, возглавляемым сэром Э.Гемесом, который существенно сократил финансирование этой общественной службы. Основная часть рабочих вообще не получала среднего образования, а вплоть до 1939 г. число учащихся, посещавших университеты и другие высшие учебные заведения, по международным стандартам оставалось чрезвычайно небольшим. Причем все студенты являлись выходцами из богатых семей или семей среднего класса. Исключение составлял только Уэльс. В 1944 г. был принят закон Батлера о реорганизации системы образования, который стал еще одним важным социальным завоеванием военного времени. Закон заложил основы для новой, общедоступной системы среднего образования, разделив ее, как Цезарь Галлию, на три части: среднюю современную школу, классическую (grammar) и техническую. Этот акт оживил классическую школу и подготовил почву для будущих крупных вложений в строительство школьных зданий и приобретение для них нового оборудования. Таким образом было обеспечено широкое распространение грамотности и высокая степень социальной и профессиональной мобильности. В послевоенный период наступила эра молодежи, закончившей классическую школу; в то же время стандарты образования в «современных» («mоdеrn») школах, которые заканчивало менее удачливое большинство, все время подвергались критике.

После Первой мировой войны официальные круги провозгласили возврат к традиционным ценностям и идеям, но среди рабочих и интеллектуальной элиты популярными были социальные реформы и даже революционные идеи. Во время Второй мировой войны между устремлениями и реальностью стало значительно меньше расхождений. Жажда перемен у народа и молчаливое признание руководящей верхушкой того, что предвоенное общество было несправедливым и социально разделенным, оказались созвучны друг другу и превратились в один из самых главных результатов войны для британцев. Важным аспектом этих изменений явилось то, что профсоюзы, в отличие от периода, последовавшего после 1918 г., перестали играть роль аутсайдеров. Бевин, пользовавшийся большим авторитетом и возглавлявший профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих, стал одной из самых влиятельных фигур в правительстве, после того как в мае 1940 г. Черчилль назначил его министром труда. Под его руководством профсоюзы начали работать с правительством над проблемой урегулирования трудовых отношений, улучшения условий труда в промышленности и над выработкой стратегии экономического планирования, чего раньше никогда не бывало. Ситрин, занимавший пост генерального секретаря Британского конгресса тред-юнионов (БКТ), практически стал еще одним членом правительства.

Нельзя сказать, что во время войны не было забастовок: в 1942 г. бастовали горняки в Кенте, в 1941 г. имели место стачки ремесленников Клайда, в 1942–1943 гг. — Южного Уэльса. Но на фоне складывающегося национального консенсуса эти стачки казались довольно незначительными. К концу войны, в 1945 г., БКТ обнародовал новый список общественных приоритетов, в который были включены национализация главных отраслей промышленности и коммунальных услуг, обеспечение полной занятости населения, создание государства всеобщего благосостояния в том виде, в каком оно было представлено в докладе Бевериджа. Здесь фигурировала возникшая в военные годы эгалитарная финансовая политика, исходящая их требования «справедливость для всех».

Это стремление к переменам было характерно для всех слоев общества, причем к нему активно примешивался политический радикализм. В период между 1940–1945 гг. Британия «полевела» больше, чем когда-либо в своей истории. В правительстве Черчилля четко прослеживается деятельность министров-лейбористов, оказывавших воздействие на внутреннюю политику. Уже упомянутый Бевин, заместитель премьер-министра Клемент Эттли, министр внутренних дел Герберт Моррисон, Гринвуд, Хью Далтон и др. стали известными политическими деятелями и пользовались доверием народа. На них надеялись, как надеются на талисман, и верили, что после окончания войны наступит период реконструкции. Реформистами были и министры-консерваторы, например Батлер, автор закона об образовании. Их убеждения совпадали со взглядами новых сторонников государственного планирования, среди которых встречались не только теоретики либеральных ценностей, такие, как Кейнс и Беверидж, но и совершенно аполитичные технократы.

Стало ясно, что в радикалов превратились все: и те, кто исполняет государственные обязанности в Вестминстере и Уайтхолле, и остальная публика, что было зафиксировано результатами опросов Института Гэллапа и опубликовано в газетах. Причем этим данным современники не придавали особого значения, так как опросы общественного мнения были еще непривычной формой социологического исследования, к тому же пришедшей из-за океана. На дополнительных выборах в некоторых случаях удавалось выиграть Христианской социалистической партии всеобщего благосостояния, имевшей нечеткую политическую платформу. Народ с энтузиазмом приветствовал Красную армию, особенно популярную после победы под Сталинградом и наступления на Берлин. Поговаривали, что в британской армии даже получили распространение новые левые идеи, которые обсуждали в воинских частях и специальных информационных кружках. Солдаты, несшие службу в пустыне или на Дальнем Востоке, посылали домой гневные письма, в которых говорилось, что после войны они намерены добиваться улучшения своей жизни.