– Тебе кажется, что ты все понимаешь, но это не так. Ты так хочешь, чтобы тебя кто-то любил, но продолжаешь добиваться любви от меня, хотя я уже столько раз давала понять, что все это давно прошло, если вообще и было. Но нет, ты продолжаешь – с этими расспросами, показной заботой, детскими обидами, резкой мрачностью, когда я долго и увлеченно с кем-то говорила, или заигрывала, или обняла, или хотела переспать, слежкой, контролем, зависимостью и глупой ревностью. Если бы ты действительно хотел для меня лучшего, то ты бы не делал всего этого, не напоминал постоянно о моей вине, потому что ты просто хочешь внимания, как ребенок, который привлекает внимание родителей шалостями и плохим поведением. И при этом ты внутри злишься на меня, злишься на то, что и с кем я делаю, если это не касается тебя, злишься, что я не пускаю тебя в свою жизнь, и очень боишься начать жить не ради меня, а ради себя самого – не так эгоистично, как сейчас, а по-настоящему, перешагнув прошлое и решившись на что-то новое. И твоя злоба иногда прорывается – случайными фразами, резкими движениями, ядовитым сарказмом, такими вот монологами, в которых ты якобы расставляешь все по полочкам, как будто лучше меня знаешь, что я чувствую, но не замечаешь, что говоришь обидные и странные вещи, что раз за разом ставишь себя выше и важнее и меня и всех остальных, не замечаешь, что я понимаю, что значат все эти твои вспышки злости в сторону людей, которых я знаю намного меньше, но с которыми успела подружиться, которые, как ты думаешь, незаслуженно стали мне ближе тебя – как так, ведь мы были так близки раньше, ведь у нас так много общего, ведь мы так похожи во многом, ведь ты всегда делал вид, что тебя волнует, что я чувствую или как у меня дела – а может, это и было правдой. Но ты слишком боишься всего вокруг, но не хочешь измениться, и поэтому убеждаешь себя, что я отталкиваю тебя и игнорирую, хотя сам даже не пытаешься быть мне другом – ну конечно, ведь тебе мешают зависть и ревность, страх и неловкость. Ты и правда сходишь с ума, и мне досадно, что в итоге ты будешь винить во всем меня.

– Значит, я не прав? Прости меня, если так. Тогда почему за эти пять лет ты не приняла ни одного моего приглашения сходить куда-нибудь? Просто ходить, делать что-то вместе, болтать о ерунде или о важном, делиться эмоциями, без какого-то подтекста, без намеков и моих порывов – что, обнять тебя, прикоснуться, поцеловать, что? Как ты себе это представляешь? Типа мы идем себе по улице, обсуждаем фильм, который сейчас посмотрели, а потом я вдруг хватаю тебя за руку, заламываю и начинаю признаваться в любви – так? Даже если я тебе сейчас скажу, что ты права, и пообещаю перестать делать все то, что делал лишнего, и скажу, что ты для меня теперь просто близкий друг – ты уже не поверишь. Почему ты ни разу не рассказала о своих новых отношениях, не поделилась мыслями, эмоциями? Почему никогда не спрашивала о том, как я, есть ли у меня кто-нибудь, где я живу, работаю ли, что делаю, и как вообще дела? Почему ты, хоть и восхищалась моей мазней, никогда не рассказывала о своих впечатлениях сама, и мне приходилось почти выпытывать это? Потому что у знакомых, которых хотят забыть, такое не спрашивают, с ними о таком не говорят, с ними вообще стараются не говорить, не видеться и в целом быть максимально далеко во всех смыслах. Вот и скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи, что твои слова о том, что я тебе интересен, о том, что я всегда смогу с тобой говорить – что это всегда было правдой, что ты всегда была готова выслушать меня.

– Как мне тебя выслушать, если ты нихера не рассказываешь, не сводя это к одной и той же заебавшей теме! Ты закрытый и холодный, и я не хочу спрашивать тебя ни о чем, потому что не могу понять, кто ты на самом деле – бессердечный кусок льда или страдающий от нехватки внимания подросток! Каждым кусочком чего-то личного ты делишься так, словно отрываешь мясо от своего тела – и как мне с тобой общаться, если ты так настроен?

– Потому что так и есть. Я отрываю это от себя, но никогда и никому я не рассказывал и доли того, что говорил тебе, потому что я всех их боялся. Ты единственная, кому я могу открыться, кому я доверил бы жизнь, кому я могу рассказать самые безумные идеи – и при этом не бояться быть осмеянным, не бояться напугать. И то, что мне тяжело это делать – это как раз признак того, что я это делаю только с тобой. Только ты видела все мои неудачные и нелепые попытки очеловечиться, только с тобой у меня была практика искреннего общения, поэтому все и выглядело так неумело и искалечено. И теперь у меня нет даже тебя, и я живу в полном сраном одиночестве, и мне страшно здесь оставаться, но ни ради кого другого, кроме тебя, я не вышел бы отсюда. Ты просто не понимаешь, насколько здесь, внутри, страшно и пусто, и что я готов на что угодно, лишь бы это закончилось. Ты как-то говорила, что понимаешь, что такое улыбаться через силу, чтобы не смущать других настоящими эмоциями, но если бы ты по-настоящему понимала, ты бы понимала и то, почему я никак не оставлю тебя в покое. Потому что ты – мой единственный выход назад в жизнь. И я боялся этого разговора, потому что не хочу очередной резкой фразой лишиться даже возможности вернуться к людям, на свет, в тепло.

– И ты называешь это любовью? Это просто зацикленность на ложной и болезненной потребности, это зависимость. Ты убедил себя, что тебе нужна именно я, и…

– Зачем? Скажи, зачем мне это делать специально?

– Откуда мне знать! Может, ты просто хочешь страдать, а несчастная любовь для этого – самый лучший повод. Мне иногда и правда кажется, что глубоко внутри ты хочешь быть несчастным, потому что боишься счастья, не знаешь, что с ним делать, если вдруг получишь его. Ведь катиться вниз, жалеть и разрушать себя – это намного проще, чем строить нормальную жизнь.

– Нельзя хотеть быть несчастным. Если бы кто-то хотел быть несчастным, то несчастье было бы его счастьем, а я не получаю никакого удовольствия от своей жизни. Я не наслаждаюсь изломанным трагическим образом, блядь, грустного пьеро, я не ловлю кайф от боли. Я живу болью и ненавижу себя, жизнь и боль. И всю эту ситуацию я ненавижу, и ты – единственное, что ведет меня вперед. Я живу тобой и не знаю, что еще более искреннее, важное и глубокое мог бы когда-нибудь сказать. Ты – все для меня, и я просто не хочу тебя терять, понимаешь? Черт… И мне плевать, что тебя это не растрогает, что ты не оценишь и не разделишь это со мной, плевать, что все это жутко неловко, можешь сколько угодно не любить меня и любить других, но я, я никогда не откажусь от этого чувства. Потому что кроме него нет ничего. Потому что отказаться от него – это предать себя, а нет ничего хуже, чем предать себя, ведь самоубийцы хуже убийц, как и предатели.

– Почему ты так все драматизируешь? Я уверена, твои слова – это из-за того, что ты сам себе придумал эту борьбу с миром, ненависть к себе, страх перед людьми, придумал свет в конце тоннеля. Это просто жизнь. Мы с тобой просто люди. Не относись ко всему так серьезно.

– Да, конечно. Все так. И все же я скучаю – по твоему взгляду, такому долгому, когда мы молча смотрели друг другу в глаза, и это молчание не было неловким. По тому, как я держал тебя за руку, ведь это было так приятно – держать кого-то, кого ты никогда не захочешь отпустить, и наивно верить, что тебя тоже не отпустят, думать, что вы принадлежите друг другу. По тому, как я был уверен, что мы скоро сблизимся достаточно, что ты не будешь бояться услышать то, в чем я хочу признаться, и я скажу это тебе, чтобы услышать в ответ, что это взаимно. По тому, как у меня внутри разливалось тепло, когда мы были вместе, как мне казалось, что я вот-вот смогу взлететь, смогу сделать что угодно, и было так приятно думать, что это “что угодно” я могу сделать именно для тебя; по твоему голосу, который выдергивал меня из апатии и ступора – тем, как он неуловимо менялся, если мне, черт возьми, не казалось это, когда ты говорила со мной наедине, а я слушал тебя и не мог сказать ни слова от восхищения, от замирания в сердце; по твоей улыбке и твоему смеху, по тому, как сначала неловко, а потом, чем дальше, тем более увлеченно мы говорили обо всем на свете, как ты смеялась над самыми несмешными шутками, как тогда еще могла ответить на мое короткое сообщение целыми абзацами, как смущалась и краснела, как я, наконец, смог ненадолго понять, что могу быть таким, как другие, нормальные люди – и даже намного большим, чем любой из них, как ты спешила мне навстречу, когда опаздывала, и как смешно за это извинялась, как я не мог сдержать идиотскую улыбку при виде тебя, как терял голову, когда не хотел отпускать тебя ни на минуту; по тому, как ты волновалась, успел ли я на последний автобус и не сплю ли на вокзале, когда мы гуляли допоздна, по твоим пьяным сообщениям, о которых ты жалела спустя пару секунд и писала еще по десять сообщений, как будто те, что были перед ними, те, которые окрыляли меня и от которых все внутри переворачивалось и замирало, от этого исчезнут; по тому, как ты делилась со мной тем, что тебя волновало, теми мелочами, которые происходили в твоей жизни, по тому, как ты спрашивала о том, что волнует меня, нравится мне и происходит со мной – по этому взаимному интересу, который я не испытывал ни до, ни после; по тому, невыносимо близко ты была ко мне, когда я обнимал тебя – так близко, что ты могла бы почувствовать, как же быстро колотится мое сердце, что выдало бы меня безо всяких признаний, по запаху твоих волос, в которые я погружался и забывал, что вообще происходит вокруг, по тому, как я мечтал поцеловать тебя и поцеловал в первый раз, по тому, как мы напились весной и приехали к тебе, и в первый раз были вместе до утра, по тому, как я был нужен и небезразличен кому-то, по тому, каким все было… настоящим. По тому, как я мог думать, что жизнь прекрасна, и все будет хорошо. Я скучаю по тому единственному недолгому времени в моей жизни, когда я был жив. Жизнь, в которой всего этого нет – существование, а жизнь вовсе без тебя – смерть. Никто и никогда тебя не заменит, поэтому я буду ждать исполнения своей мечты вечность, если понадобится, в тысячах миров, а если вечности и других миров не существует – да плевать, я хочу тебя так сильно, что это создаст и вечность, и пространство вариантов, в одном из которых все это будет правдой. Ты, так или иначе, будешь моей, потому что так должно быть – и я знаю это так точно, как ничто другое. А ты предлагаешь мне идти дальше, найти кого-нибудь, попробовать что-то изменить, но я никогда не смогу обнять кого-то, не вспоминая, как держал в своих руках тебя. Не смогу поцеловать кого-то, не думая о том, что это должна быть ты. Не смогу кого-то раздевать, не представляя вместо нее тебя. Никогда не смогу всерьез проникнуться чьими-то мыслями и чувствами, если это не будешь ты. Никогда не смогу себя простить за то, что сделал с единственным правильным и светлым чувством в своей жизни – предал, забыл, бросил у обочины и переступил. Никогда не хочу этого почувствовать, никогда не хочу потерять надежду, никогда не хочу отпустить тебя, никогда не хочу тебя разлюбить. Я сказал уже достаточно, чтобы ты теперь просто ушла, и мне уже страшно остановиться, потому что я думаю, что ты не сможешь уйти посередине фразы, и поэтому сейчас я продолжаю нести какую-то чушь, лишь бы вот так дальше сидеть рядом с тобой, хоть я и боюсь взглянуть тебе в глаза, пусть я и дрожу, и все вокруг плывет, но это все равно лучше, чем сидеть здесь одному, без тебя, вообще без никого, потому что тебя все, наконец, заебало, ты ушла и… и… Черт!