Это происшествие и другие, о которых писать было бы слишком долго, показывают, что ярость моих весьма могущественных преследователей постоянно возрастает. И они в конце концов пожелали раскрыть свое лицо, когда один из моих дорогих друзей в Риме, тому около двух месяцев, в разговоре с падре Кристофером Гринбергером, иезуитом, математиком этой коллегии (то есть Collegio Romano. – И.Д.), коснулся моих дел; этот иезуит сказал моему другу буквально следующее: «Если бы Галилей сумел сохранить расположение отцов этой коллегии, он жил бы на свободе, пользуясь славой, не было бы у него никаких огорчений, и он мог бы продолжать писать по своему усмотрению о чем угодно, в том числе и о движении Земли»[1399]и т.д. Итак, вы видите, что на меня ополчились не из-за того или иного моего мнения, а из-за того, что я в немилости у иезуитов.

Бдительность моих преследователей причиняет мне и различные другие неприятности. Вот одно из них. Письмо, посланное мне не знаю кем из заальпийских стран в Рим, где я, по мнению писавшего, должен был еще находиться, было перехвачено и доставлено кардиналу Барберини, и, как мне потом писали из Рима, мне посчастливилось, что письмо было первым, а не ответным: в нем весьма восхвалялся мой «Диалог». Письмо видели несколько лиц. Я слышал, что копии его ходят по Риму и мне сообщили, что я тоже смогу его увидеть. К этому добавляются и другие волнения и многочисленные телесные недуги, и это все вместе с ослаблением, вызванным возрастом (мне больше семидесяти), настолько угнетает меня, что всякая мелочь доставляет мне огорчение и кажется невыносимой.

В силу всех этих обстоятельств моим друзьям следует посочувствовать мне и простить то, что может показаться пренебрежением, а на деле вызвано упадком сил. И нужно, чтобы Вы, кто более всего мне близок, помогли мне сохранить расположение моих благожелателей в Вашей стране, особенно синьора Гассенди, которого я так люблю и уважаю и которому Вы можете сообщить содержание этого письма, так как он в одном из своих писем с обычной благожелательностью просил меня сообщать о моем состоянии. Мне будет также очень приятно сообщить ему, что я получил и с особым удовольствием прочел «Рассуждение» синьора Мартина Гортензия, и я, если Богу будет угодно частично облегчить мои тягости, не премину ответить на его любезное письмо. С этим же письмом Вы получите и стекла для телескопа, которые у меня просил тот же синьор Гассенди, чтобы он и другие лица, желающие сделать некоторые наблюдения неба, могли ими воспользоваться. И Вы, синьор, можете послать их ему, указав на то, что «ствол», то есть расстояние от стекла до стекла, должен быть таким же, какова длина намотанной на стекла бечевки, немного меньше или немного больше, в зависимости от качества зрения того, кто этим должен пользоваться.

Бернгардо и Кьярамонте, и тот и другой – лекторы в Пизе, выступили против меня; первый – чтобы защитить себя, второй же, как говорят, против своей воли, чтобы угодить некоему лицу, могущему содействовать ему в его делах, оба, впрочем, весьма сдержанно. Но что заслуживает внимания, так это то, что некоторые, увидев большие возможности безопасно подхалимничать, чтобы извлечь для себя выгоду, пустились писать вещи, которые до нынешнего оборота дела заведомо были бы сочтены весьма преувеличенными, если не опрометчивыми. Фролондо доходит до того, что подвижность Земли полностью объявляет ересью. И, наконец, какой-то иезуит-священник напечатал в Риме, что такое мнение отвратительно, опасно и скандально, и подобно тому, как не дозволено с кафедры, в обществе, на публичных диспутах и в печати выдвигать доводы против основных положений религии – против бессмертия души, сотворения мира, воплощения и т.д., так не следует позволять оспаривать или обсуждать неподвижность Земли; таким образом, именно это положение надо считать надежным в такой мере, что никоим образом нельзя выступать против него, даже в порядке обсуждения и для большего его утверждения. Книга эта называется так: «Melchioris Inchofer, e Societate Iesu [Austriaci], Tractatus syllepticus». Вот еще Антонио Рокко выступает против меня с писаниями, в выражениях не слишком учтивых, поддерживая учение перипатетиков и отвечая на то, что я выдвигал против Аристотеля; и он сам признается, что совершенно не понимает математики и астрономии. Он – глупая голова, ничего не понимает в том, что я писал, он нахален и безрассуден до предела. Я подумываю о том, чтобы ответить всем моим противникам, которых много. Но так как разбирать по частям весь этот вздор было бы затяжным и мало полезным предприятием, я собираюсь составить книгу заметок, как бы сделанных на полях таких книг по всем наиболее существенным вопросам и о наиболее крупных ошибках, и передать ее за границу, как будто все это собрано другим лицом. Но сначала, с волей Божией, я хочу опубликовать книги о движении и другие мои труды, вещи совершенно новые, которые я ставлю выше опубликованных.

Это письмо Вам передаст синьор Роберто Галилей, мой родственник и человек, которому Вы можете сообщить содержание письма, поскольку я пишу Вам без стеснений (scrivo bene), но достаточно кратко. Я получил также, вместе с письмом синьора Гассенди, письмо синьора де Пейреска из Экса [Экс-ан-Прованса], и так как оба они просили у меня стекла для телескопа с целью вести наблюдения неба[1400], то не откажите в любезности передать синьору Гассенди, чтобы он сообщил синьору де Пейреску о получении стекол, и просить его согласиться на то, чтобы ими мог пользоваться также синьор де Пейреск, а также передать этому синьору мои извинения, что я откладываю ответ на его любезнейшее письмо из-за множества тягот, заставляющих меня иной раз отказываться от дел, которые я больше всего желал бы выполнить.

Я устал и сверх меры наскучил Вам, так простите меня. Целую ваши руки[1401].

Я остановлюсь далее на двух темах, затронутых Галилеем в этом письме: о трактате падре Инхофера и о роковой роли, которую отцы-иезуиты якобы сыграли в судьбе тосканского ученого.

Как уже было отмечено, в документах процесса над Галилеем несоответствие учения Коперника Священному Писанию специально не обсуждалось, поскольку предполагалось, что это вопрос решенный. Акцент был сделан на другом – нарушил или не нарушил Галилей условия увещания (или предписания) и декрета 1616 года, защищал или не защищал в «Dialogo» коперниканство, обманул или не обманул отца Риккарди и других цензоров, когда добивался разрешения на публикацию своей книги. И тем не менее вопрос о теологической квалификации гелиоцентризма, точнее, вопрос об изменении позиции католической церкви по отношению к гелиоцентризму за прошедшие с момента увещания Галилея кардиналом Беллармино семнадцать лет, что называется, витал в воздухе. К чему сводились эти изменения? Трактат Инхофера позволяет если не ответить, то по крайней мере очертить контуры ответа на этот вопрос.