Его обещание было выполнено, эскадра Сеймура действительно взяла намного больше обещанного, набившись "под завязку". Стали одно за другим прибывать и транспортные суда. Эвакуационная комиссия ген. Вязьмитинова выделила первые 4 парохода Добровольческому корпусу, 1 — кубанцам. С донцами начались сложности. Си-дорин, приехавший 25.03 в Новороссийск, доложил о безнадежном состоянии своих частей. Сообщил, что казаки скорее всего в Крым не поедут, поскольку воевать не желают. Следует вспомнить и о том, что положение самого Крыма оставалось ненадежным — сумей красные опрокинуть корпус Слащева, и полуостров стал бы ловушкой похлеще Новороссийска — откуда по крайней мере имелся путь в горы и в Грузию. Сидорин выражал озабоченность только судьбой 5 тыс. донских офицеров, которым грозила расправа со стороны большевиков или собственных разложившихся подчиненных. Его заверили, что такое количество местами на кораблях будет обеспечено. Транспорты еще имелись, ожидалось прибытие новых. Но донской командующий ошибся — достигнув Новороссийска, все его войска ринулись к кораблям. Сидорин обратился теперь в Ставку с требованием судов "на всех". Это было уже невыполнимо, тем более что многие донские части действительно побросали оружие и перестали повиноваться начальству или вообще потеряли организацию, смешавшись в неуправляемые толпы.

Начальником обороны Новороссийска был назначен Кутепов. Его добровольцам пришлось не только прикрывать город, но и держать настоящую линию обороны в порту, сдерживая человеческую стихию. Новороссийск агонизировал. Заполненный людскими массами, он стал непроезжим. Немало граждан, даже имеющих право на посадку, не смогли его осуществить только из-за того, что оказались не в силах пробиться сквозь толпы в порт. Другие — донцы, станичники — находились в состоянии духовной прострации. Дойдя "до конца" и услышав, что дальше пути нет, располагались тут же ждать этого «конца». Жгли костры. Двери складов были открыты, и люди растаскивали ящики с консервами. Громили и винные погреба, цистерны со спиртом.

26.03 Кутепов доложил, что оставаться далее в Новороссийске нельзя. Уже подходили красные. Обстановка в городе, давно вышедшая из-под контроля, грозила при этом стихийном взрывом. Добровольцы — и на позициях, и прикрывающие эвакуацию — находились на нервном пределе. Было решено ночью оставить Новороссийск. Сидорин снова требовал недостающих пароходов. Ему предложили на выбор три решения.

Во-первых, занять боеспособными донскими частями ближние подступы к городу и продержаться 2 дня, в которые опаздывающие корабли должны подойти.

Во-вторых, лично возглавить свои части и вести их берегом на Туапсе. Дорогу туда перекрывали около 4 тыс. чел. Черноморской красной армии из дезертиров и «зеленых», и разогнать их было не так сложно. В Туапсе находились склады припасов, и туда по радио можно было повернуть транспорты, следующие в Новороссийск, или направить имеющиеся после разгрузки в 'Крыму.

Ну и в-третьих, положиться на случай — на то, что какие-то корабли, возможно, прибудут 26-го и в ночь на 27-е. И грузиться на английскую эскадру. От первых двух вариантов Сидорин отказался и выбрал третий. Хотя впоследствии стал распространять версию "предательства Донского войска" добровольцами и главным командованием.

В следующую ночь шла интенсивная посадка армии. Пушки, телеги, интендантское имущество, естественно, оставлялись. Но на суда были погружены почти весь Добровольческий корпус, кубанская и четыре донских дивизии. Взяли, кого могли, из войск, из связанных с армией беженцев, до отказа заполнив все имевшиеся плавсредства — баржи, буксиры и т. п. Донцы и небольшая часть добровольцев, не попавшие на суда, двинулись береговой дорогой на Геленджик и Туапсе. Утром 27.03 корабли с белой армией оставили Новороссийск и взяли курс на Крым. Последним порт покидал миноносец "Капитан Сакен" с Деникиным и его штабом на борту, еще подбиравший всех, кого мог вместить из желающих уехать. А последний бой вступающим в город красным дал ген. Кутепов на миноносце «Пылкий» — узнав, что на берегу отстал его 3-й Дроздовский полк, прикрывавший отход, он вернулся на выручку, поливая огнем орудий и пулеметов передовые части врага.

В Крым выбрались около 30 тыс. солдат, казаков и офицеров. Операция по переброске ядра белых сил явилась для большевистского руководства полнейшей неожиданностью. Считалось, что белогвардейцев, прижатых к морю, ждет неминуемая гибель, поэтому поход на Новороссийск рассматривался и пропагандировался в Красной армии как конец гражданской войны…

После эвакуации в Крым Деникин провел реорганизацию своей армии. Войска сводились в три корпуса: Добровольческий, Донской и Крымский, кавалерийскую дивизию и кубанскую бригаду. Остальные части, штабы и учреждения расформировывались, личный состав направлялся на укомплектование действующих соединений. Ставка разместилась в Феодосии. Крымский корпус Слащева продолжал держать перешейки. Чтобы прикрыть полуостров от возможного десанта со стороны Тамани, в Керчи разместились алексеевская и кубанская бригады, юнкерская школа. Остальные войска располагались в резерве на отдых, добровольцы — в Симферополе, донцы — в Евпатории. Конечно, все случившееся — поражения, отступление, эвакуация — тяжело сказалось на состоянии войск. Армия была до крайности утомлена и физически, и морально. И естественно, это создавало благодатную почву для нездоровых настроений. Тем более что Крым, как уже упоминалось, являлся средоточием всевозможных интриг. В их клубок теперь выплеснулись оглушенные катастрофой тысячи беженцев, надломленная армия, оставшиеся без дела военачальники. Искали виновных или спасителей.

Южнорусское правительство Мельникова крымские круги сразу же приняли в штыки — уже из-за того, что оно создавалось в результате соглашения с самостийниками. Офицерство "козлом отпущения" сделало ген. Романовского, бессменного начальника штаба у Корнилова и Деникина. В общем-то, это была обычная неприязнь между «фронтом» и «штабами», но в условиях морального кризиса она дошла до предела. Слухи и сплетни валили на него все грехи. Ему приписывали все ошибки и просчеты, в личном плане противопоставляли Деникину хотя Романовский был его хорошим другом и помощником. Его обвиняли в хищениях — хотя он был человеком безупречной честности и, находясь в стесненном материальном положении, вынужден был в Таганроге продавать свои старые вещи, вывезенные из Петрограда. Чисто русского, глубоко верующего православного человека, его произвели даже в "жидомасоны".

Ген. Сидорин усиленно вел пропаганду о "предательстве Дона", предлагая казакам уйти из Крыма и пробиваться в родные станицы. Интриговали флотские — в пользу Врангеля. Интриговал герцог С. Лейхтенбергский — в пользу великого князя Николая Николаевича (сам Николай Николаевич вряд ли об этом догадывался, он проживал за границей и своего участия в Белом Движении не предполагал, прекрасно понимая, какие осложнения это вызвало бы в «левых» кругах и какие козыри дало бы красной пропаганде). Интриговали англичане — в пользу «демократии». Интриговали оставшиеся без назначения генералы Боровский и Покровский — в пользу Покровского. Интриговал епископ Вениамин, возглавлявший крымских крайне правых, — в пользу Врангеля. Зараженный этим психозом, вовсю начал интриговать Слащев, причем совершенно беспорядочно — связываясь то с Врангелем, то с герцогом Лейхтенбергским, то с Сидориным, то с Покровским, Боровским и Юзефовичем, хотя Сидорин и Покровский были антагонистами Врангеля, а самого Слащева считали «молокососом» и "выскочкой".