– Так-то оно так. Но я бы предпочла, чтобы он что-то взял. А то чувствую себя нахлебницей.

– Послушай, – мать присела рядом и робко погладила ее по плечу, обтянутому пестрой блузкой. – Я давно хотела с тобой поговорить. Что ты думаешь делать дальше?

– Жить.

– Ох, перестань, – она обиделась. – Неужели нельзя серьезней? Тебе уже двадцать три. Приключений было… Больше, чем нужно.

– Пошли нотации?

Настя хотела было снять руку с плеча, но вдруг остановилась. Это прикосновение было приятным. Она знала, что мать всегда закрывала глаза на ее жизнь, пыталась ничего не видеть, не слышать, чтобы не пугаться… И презирала ее за это. Думала, что та сознательно уходит от решения проблемы. Думала даже, что мать совсем ее не любит, раз так легко смотрит на ее незаладившиеся романы. А сейчас ей было приятно ощущать эту руку, как будто ей в самом деле могли оказать помощь.

– Какие там нотации, – горько сказала женщина. – Ты взрослая, даже слишком.

– Спасибо.

– Да погоди, – та явно собиралась с духом. – По-моему, Антон отличный парень. Не знаю, кого ты ждешь, кто тебе нужен… Мне он понравился больше всех.

– Больше Коли?

Та кивнула.

– Как? – Настя, наконец, освободилась от объятий, которые делались все более настойчивыми. – Ты же сама говорила, что Коля серьезный человек, что ты им довольна, я буду с ним счастлива. А теперь вдруг – другой?

– Но он мертв.

– Пусть.

Мать посмотрела на ее пристальным, оценивающим взглядом:

– А ты чего ждешь-то? Что он воскреснет?

Настя покачала головой. Она чувствовала себя такой взрослой, даже старой, что вовсе не испытывала робости. И уж точно – никаких сомнений.

– Кто мертв – тот мертв, – произнесла она. – И ничего я не жду.

– Тебе двадцать три!

– Да хоть двести три. И что дальше?

Мать внезапно сузила глаза. Она показалась Насте совершенно незнакомой.

– Я виделась с ним, – сказала та. – С твоим парнем. Спросила, что дальше? Пойми, я не могла больше терпеть. Это уж слишком. Мне нужно знать, как ты собираешься существовать дальше.

– Я просто буду жить.

Мать вскочила и взмахнула полотенцем:

– Хватит!

– Мама!

– Вот именно – мама! Я твоя мать и обязана знать, что с тобою происходит!

Настя уронила голову на руки, потом подняла глаза и расхохоталась. Ей вовсе не хотелось издеваться, но смех прозвучал издевательски.

– С каких пор ты хочешь что-то знать о моем будущем, мама? Правда, хочешь? Так вот знай: с тех пор как погиб Коля, я ни единой минуты…

– Да забудь о нем!

– Постой, – Настя ощутила себя совершенно спокойной. – Дело не в том, что я по нему тоскую. Или что думаю, будто он и был тем единственным мужчиной, за которого я хочу выйти замуж. Но, с тех пор как он погиб, я думаю о другом. В моей жизни всегда был хаос. Его смерть – тоже хаос. Никто до сих пор не знает, что с ним случилось, почему…

Мать замотала головой:

– С тех пор ты сама не своя!

– Пусть! А может, я сама своя! Может, так надо! Мне нужно было разобраться с собой! Немедленно! Чтобы не погибнуть!

Настя выкрикивала фразу за фразой и сама не слышала себя.

– Как-то Антоша звонил и, когда я спросила, какие у вас планы, заговорил что-то о Тибете… – почти обморочным голосом призналась мать. – Я перепугалась. Только этого нам не хватало. Единственный парень, который мне понравился…

– Он шутил.

– Он говорил серьезно.

– Мама, нет, – Настя снова начала улыбаться. – Он всегда так шутит, а глаза и голос серьезные, дальше некуда. Не бойся. Он в полном порядке. Это обычный парень. И мне он нравится.

Последние слова моментально внесли мир. Мать успокоилась и налила Насте чаю. Она сказала, что с этих пор не будет торопить события. Но если Настя интересуется ее мнением, то у них с Антоном дело идет на лад. Со стороны виднее.

– Так бывает, – сказала она. – Люди сперва думают, что просто дружат, а потом живут вместе всю жизнь.

И, помедлив, добавила, что иногда совсем перестает понимать молодежь. Наверное, стареет.

* * *

Ее рабочий день тянулся как всегда. С утра она мельком увидела Валерьяна Тимофеевича, потом написала по его заметкам несколько писем, сходила на ближайшую почту, отослала их… С некоторых пор она начинала думать, что ее патрон собирается устроить семейную жизнь посредством переписки. Он притаскивал в офис кипу газет с брачными объявлениями, совал их Насте и просил внимательно просмотреть все, что касалось женщин в возрасте от тридцати, без проблем и вредных привычек, настроенных на создание семьи.

Девушка, наученная опытом, даже не собиралась спрашивать о причинах подобного интереса. Она аккуратно выполняла задание: прочитывала газеты, иногда от души потешаясь, иногда – приходя в изумление от того, что на свете столько «привлекательных, скромных, добрых женщин без проблем, которые желают встретить мужчину для серьезных отношений». Тогда она откладывала пухлую газету и задумывалась. Неужели все это правда? Их так много? Ведь должна быть огромная армия одиноких женщин, для которых нет иного выхода, кроме газетного объявления.

«Но это страшно… – Настя вращала в руке обгрызенный карандаш, которым отмечала заметки. – Они так одиноки и уж слишком доверчивы. А вдруг попадется маньяк или просто жулик? Никогда в жизни я бы на такое не пошла…»

От газетных листов ее пальцы чернели. Она заканчивала отмечать, делала список, выводила его на принтере и, когда являлся Валерьян Тимофеевич, подавала ему его вместе с кофе. Тот всегда ее хвалил:

– Быстро, молодец. Скучаешь?

– Нет, – торопливо отвечала девушка. Она думала, что если ответит утвердительно, то патрон решит, будто ей нечем заняться. – У меня еще там осталась газета, я пойду почитаю.

– Погоди, – тот быстро пробежал глазами список. – Как ты думаешь, зачем я все это изучаю?

Девушка остановилась, пристально взглянула на Валерьяна Тимофеевича, но тот продолжал читать. Она решилась:

– Собираетесь жениться?

Тот внезапно отбросил листок прочь и захохотал. Смеялся он искренне, заливисто, и в этот миг снова казался симпатичнее, чем всегда, – смех ему очень шел. Настя тоже невольно улыбнулась:

– Значит, нет? Извините.

– Сто лет, – тот вытер тыльной стороной руки выступившие на глазах слезы, – сто лет я, деточка моя, женат. И так женат, что скажу тебе – уже не разжениться!

Он указал на застекленную рамку, стоявшую у него на столе. Настя уже не раз успела изучить этот семейный портрет на фоне экзотического пейзажа с пальмами. Сам Валерьян Тимофеевич, женщина лет тридцати пяти – узколицая блондинка с поразительно холодным, прямо-таки ледяным выражением синих глаз, двое детей – мальчики, стоявшие с таким видом, будто выполняли противную повинность. Оба были весьма похожи на Валерьяна Тимофеевича, так что Настя сделала вывод – это его дети. Но после того, как занялась брачными объявлениями, предположила, что семья в разводе.