— Я могу поговорить с ними один? — спросил Джон у солдата.

— Они не говорят по-английски. Вы просто походите и поищите вашу служанку. Я могу выстроить их для вас. Они понимают команду «Встали в ряд».

— Нет, нет, — запротестовал Джон. — Я знаю язык повхатанов. Позвольте мне поговорить с ними.

Солдат помешкал.

— Тогда кричите, если понадобится помощь, — сказал он и вернулся туда, где сидел.

Женщины, работавшие в поле, не поднимали глаз, пока мужчины разговаривали. На Джона они взглянули только мельком, но он знал, что они разглядели его в мельчайших деталях и что если Сакаханна, или Аттон, или хоть кто-нибудь из его племени были еще живы в этой клетке, то через несколько минут они уже будут оповещены о его приходе.

Он подошел к маленькому изолированному полю и заговорил на языке повхатанов.

— Сестра, — сказал он, — я был мужем Сакаханны и другом Аттона. Когда меня приняли в племя, то дали мне имя Орел.

Она не прекратила работу, руки ее по-прежнему двигались в земле, устанавливая маленькие ростки, опуская семена. Она не посмотрела на него, она могла с тем же успехом быть глухой.

— Я пришел, чтобы найти Сакаханну, или Аттона, или кого-нибудь из своего племени, — сказал Джон. — Или узнать, что с ними сталось.

Она кивнула, не замедляя плавные, монотонные движения рук.

— Ты знакома с ними? — спросил Джон. — Сакаханна, Аттон, кто-нибудь? У нее был маленький сын…

Женщина повернула голову и произнесла одно-единственное слово. Она назвала имя Попанау, дитя зимы, и вперед выступила молоденькая девушка.

— Я знала Сакаханну, — сказала она просто. — Ты, наверное, Орел. Я бы тебя не узнала. Говорили об охотнике, а ты слишком толстый и старый.

Джон постарался не показать, что тщеславие его было уязвлено, и посмотрел на девушку.

— Я тебя не помню.

— Я родилась в деревне на плохой воде, — сказала она. — Тебя уже давно не было.

— Сакаханна?

Она помолчала.

— Зачем тебе знать, белый человек?

Джон помедлил.

— Я — белый, я знаю, — сказал он смиренно. — Но когда-то я был повхатаном. Сакаханна была моей женой, а Аттон был моим другом. Скажи мне, Попанау, что сталось с моей женой, с моим другом и с моим племенем? Я не был с ними потому, что они прогнали меня. Я вернулся, чтобы узнать, что с ними сталось. Скажи мне, Попанау.

Она кивнула.

— Дело было так. Солдаты охотились на нас. Каждый месяц они подступали все ближе. Для них это было охотой, они выступали весной. Зимой нас оставляли в покое, голодать и замерзать, но весной и летом они выходили на охоту, разоряли наши посевы, когда находили их, ломали ловушки для рыбы и преследовали нас с собаками.

Джон поморщился от прозаичной осязаемости ее описания.

— Аттон хотел вести нас вверх по реке, на север, прочь от белых. Мы надеялись, что нас может принять другое племя, а если они не захотят, то мы можем сразиться с белыми и погибнуть в бою. И это будет лучше, чем гибнуть один за другим. Другие же надеялись, что белым надоест охотиться на нас и они начнут охотиться за дичью. И тогда они оставят нас в покое. Мне кажется, Сакаханна была на стороне Аттона. Она сказала, что мы должны идти. Мы отправились в путь зимой. У нас не было запасов еды, и было опасно разводить костры. Нас увидел раб.

Она вдруг вспыхнула от гнева, негодование вдохнуло в нее жизнь.

— Черный раб, который больше всего на свете думал о своем хозяине, — верный пес белого человека, шут белого человека, — он побежал и донес своему хозяину, а тот собрал других плантаторов, и они охотились на нас по снегу. Нас было очень легко выследить по следам в глубоком снегу. А мы шли медленно, ведь с нами были старики и младенцы.

Джон кивнул.

— Я помню. Я был с ними, когда племя уходило на болота.

— Мы оставили тех, кто не поспевал за нами. Мы надеялись, охотники схватят их и отошлют в Джеймстаун, сделают из них слуг. Они убили всех, убили в снегу, там, где они лежали. Белые перерезали им глотки и сняли скальпы. Это было…

Она поискала слово, чтобы описать это, и не нашла.

— …ужасно. Аттон сказал, что мы должны остановиться и сразиться с охотниками, а потом мы пойдем дальше. Старых женщин и детей послали вперед, а остальные приготовили ловушку — яму на дороге, мы спрятались за деревьями и ждали.

Она снова помолчала.

— Это было очень трудно — копать, стараться скрыть яму, засыпав ее сверху ветками и свежим снегом, зная, что они уже совсем близко.

— Ты была там?

— Да. У меня был лук и колчан со стрелами. Я была готова убивать.

— И?

— У них были лошади, ружья и собаки, — продолжила она. — Охотничьи собаки, они продолжали нападать даже со стрелой в глазу. Они схватили меня за плечо и бросили наземь. Я была уверена, что они съедят меня живьем. Я слышала, как хрустели мои кости у них в зубах, и чувствовала их дыхание.

Она откинула волосы, и Джон увидел рваные шрамы от глубокого укуса на шее и плече.

— Странное это было ощущение — когда зверь лижет твою кровь.

— Боже мой, — прошептал Джон.

— В живых нас осталось где-то с полдюжины, и они заставили нас идти назад в Джеймстаун.

— Сакаханна?

— Погибла.

Слово ударило как удар под дых, оно не прозвучало легче оттого, что он ожидал его услышать. Он знал, что Сакаханна не сдастся живой. Он с самого начала знал, что в этой странной, уменьшенной деревне он искал известие о ее смерти.

— А Аттон?

— Мертв.

— Сын Сакаханны?

— Он убежал. Он может быть где угодно. Может быть, умер в лесу.

— А ребенок? Маленькая девочка?

— Умерла то ли от голода, то ли от лихорадки. Еще до того, как мы ушли из деревни плохой воды.

Наступило молчание. Джон посмотрел на девушку, которая видела так много, которая и в самом деле была дитя зимы.

— Я пойду.

Он помолчал.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя или для племени?

— Они отпустят нас на волю, если ты попросишь?

— Нет, — сказал Джон. — Они не станут меня слушать.

— Ты думаешь, они вечно будут держать нас здесь? — спросила она. — Ты видишь, они оставили нам достаточно земли для того, чтобы выращивать урожай, но отобрали у нас возможность наслаждаться жизнью, отняли у нас свободу. Они думают, мы вечно только и будем заниматься тем, что цепляться за жизнь на самом краешке земли белых людей?

— Нет, — сказал Джон. — Я уверен, что это не так. В Англии сейчас новое правительство, и оно заверяет, что будет заботиться о бедняках, о тех мужчинах и женщинах, которых согнали с их земель огораживанием. Правительство собирается дать права арендаторам и тем, кто живет на земле. Я уверен, что и вам здесь дадут те же самые права.