Теперь он тоже видел в темноте какие-то размытые очертания. Сумрак, сквозь который они неслись, поредел, в нем брезжил свет и угадывались неясные контуры. В самом центре можно было различить подобие дороги — точнее, то были мостки через пустоту. Эта опасная пустота стремилась поглотить все. Она существовала, но в то же время являлась угрозой всему сущему. То был сгусток небытия, готовый поглотить бытие.

— Нет, это не дорога, — произнес он, вглядываясь в контуры, становившиеся все более отчетливыми. — Это мост.

Через мгновение они встретились на этом мосту — юноша и девушка, которые видели друг друга смутно, как сквозь толщу воды. Они уже не были детьми, но еще не стали взрослыми, и смысл невероятных и пугающих событий, происходящих в мире, оставался для них тайной.

Темные глаза незнакомки неодолимо притягивали его, хотя он не мог долго смотреть в них — ее лицо начинало расплываться, словно зрение, утомленное созерцанием пустоты, отказывалось воспринимать живую человеческую плоть.

Ее глаза завораживали не только потому, что были большими и темными, как глаза неведомых животных, взирающие на путника из лесных дебрей. Его поразило, что незнакомка не просто смотрит на него, но, без сомнений, видит его. Если она его видит, значит, он не призрак, не плод собственного воображения. Эта мысль помогла ему вынырнуть из пучины безумия. Он ощущал себе путником, долго бродившим в заснеженной равнине и внезапно увидевшим приветливый огонек костра. Взгляд ее давал шанс на спасение.

— Кто ты? — вновь задал он важнейший вопрос.

— Я уже говорила тебе, что не знаю.

Девушка ответила так же, как прежде, но слегка улыбнулась, и улыбка неузнаваемо преобразила ее печальное лицо.

— Я не могу понять, вижу я сон или сама кому-то снюсь, — задумчиво произнесла она. — Один из нас снится другому, согласен? А может, мы оба — всего лишь чужие сны?

Он знал, что это шутка. Девушка не была порождением его фантазии, она была явью, заставившей его поверить в реальность собственного существования.

— Кто ты? — обратилась она к нему.

— Узник, — сказал он, ощущая, как из мрака забвения всплывают воспоминания о пережитом. — Изгнанник. Жертва.

— Многие из живущих в этом мире могут назвать себя жертвами, — вымолвила она, и в голосе ее послышалось не только сожаление, но и горечь. — Я спрашиваю о том, кто ты такой, а не о том, что с тобой случилось.

Он пребывал в замешательстве, не зная, что сказать. Жалобы и сетования не находили у нее сочувственного отклика, а ему так хотелось поплакаться на свою горькую участь и бесчисленные невзгоды, ниспосланные богами. К кому еще боги были так неоправданно жестоки?

— Ты не понимаешь. Со мной что-то не так, — начал он и тут же осознал, что на узком мостике над бездной небытия многословные объяснения невозможны. — Я безумец. Я калека.

— Если ты хочешь пробудить во мне сострадание, ты выбрал для этого не лучший способ, — откликнулась девушка, и в ее голосе послышалась легкая насмешка. — Попробуй что-то другое.

Он хотел заговорить о другом, хотел развеселить ее, но это было выше его сил. Размышления о собственных несчастьях давно стали сутью его существования, и он не мог отречься от них. Он бы не выдержал этих бесчисленных бед, если бы не сознавал, что ниспосланные ему страдания — знак некоей избранности.

— Но я не хотел становиться таким! — воскликнул он, и отчаяние, звучавшее в его голосе, переросло в ярость. — Не хотел, чтобы все это случилось! У меня больше нет сил.

— О чем ты?

Насмешка исчезла без остатка, она смотрела на него пристально и печально, более того — она его видела. Образ ее был так смутен, что он не мог различить ее черты, но этот взгляд, этот неповторимый взгляд он узнал бы из тысячи.

— Это слишком… Один ужас за другим. Даже сами боги… — Он запнулся, чувствуя, что случившееся с ним невозможно выразить словами. — Надо мной тяготеет проклятие. Я старался справиться с этим, но, увы, не сумел. Я не могу больше так жить.

— Уверена, ты вовсе так не думаешь. Ты просто… рисуешься.

— Нет! Когда я говорю, что предпочел бы смерть такой жизни, я ничуть не кривлю душой.

При слове «смерть» он представил себе, что никогда больше не увидит ни любимую сестру, ни эту таинственную новую подругу, найденную во тьме. Но даже осознание этого горестного обстоятельства ничего не изменило. У него осталось лишь одно желание — избавиться от тяжкого бремени, которое взвалили на него боги.

— Ты не должен так говорить. — Жалость, которую она испытывала к нему, сменилась досадой. — Смерть не минует никого из нас. Как можно пренебречь краткими мгновениями жизни?

— Но если жизнь полна боли и ничего больше в ней нет?

— Измени свою жизнь. Сделай ее другой.

— Легко сказать, — пожал он плечами.

Утратив сочувствие своей неизвестной собеседницы, он ощущал себя обиженным и разочарованным. Но сильнее обиды был страх. Он боялся, что она исчезнет, оставив его в одиночестве на этом узком мостике, перекинутом через бездну небытия.

— Ты ошибаешься, — донесся до него беззвучный голос темноглазой девушки. — Сказать это мне было нелегко. А сделать еще труднее, я знаю. Но иного пути у тебя нет.

— И каков он, мой путь?

— Терпение. Упорство. Борьба.

— Если я… если я не сдамся, ты придешь ко мне опять?

— Не знаю.

Ее улыбка, нежная, как птичья песнь на рассвете, на миг разогнала тьму.

— Я не знаю, удастся ли мне найти тебя. Но я буду тебя искать, потому что ты мне нужен. Но кто ты?

— Не могу сказать, я сам не знаю. Молю тебя, возвращайся.

— Я постараюсь. Помни, ты должен жить. Должен жить во что бы то ни стало…

В следующее мгновение все исчезло — бездна, мостки, девушка с темными глазами. Баррика Эддона вновь окружила непроглядная тьма.

* * *

Феррас Вансен не сводил глаз со спящего принца, пока не убедился, что юноше стало легче. Баррик, растянувшийся на каменных плитах пола, уже не стонал и не метался, кошмары отпустили его. Вансен больше не боялся, что жизни принца угрожает опасность. Правда, капитан гвардейцев по-прежнему не понимал, что так подействовало на юношу.

«Скажи, что мы видели… там? — безмолвно обратился он к Джаиру. — Какие-то странные ворота. Ты до сих пор ничего не объяснил. Велел только придержать ноги мальчику, когда тот начал метаться по полу. Почему ты отмалчиваешься?»

«Потому что сам ничего не понимаю».

Мысли воина из страны теней текли медленно, как облака в летнем небе.

«У того, что мы видели, есть только одно объяснение. Хотя я могу ошибаться, и не стоит отдаваться во власть наваждения. Однако, размышляя об этих диковинных видениях, я неизменно прихожу к одному и тому же выводу».