Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Быстро же они тебя вычислили!» — усмехнулся Пилия про себя, а его спросил:
— А что говорят — нету лекарства в городе? Почему не дают?
— Да лекарства в городе полно, просто мне не продает никто… и мои деньги брать не хотят… И так косо на меня смотрят — иди, мол, в другое место, где тебе подешевле дадут, Иуда, — плаксиво тянул Кукусик. — Это плохо, плохо! Они что-то узнали, что-то чувствуют! Вы никому ничего не говорили?
— Да ты что?.. Брось, не бойся, ничего не чувствуют, просто так… — успокоил его Пилия. — А сколько, кстати, грамм черняшки в городе стоит?
— Стольник! А если хорошая опиуха — и полтораста попросить могут!
Пилия украдкой протянул ему целлофановый треугольничек, в котором темнел опиум:
— На вот, здесь полграмма, съешь! Придешь в себя.
— Ой, спасибо, спасибо…
И Кукусик вначале слизнул опиум с целлофана, потом положил целлофан в рот и стал жевать, а потом сглотнул целиком, дергая кадыком и кудлатой головой. Закурил и немного успокоился.
— Ну что, я пошел?.. Я боюсь идти туда, да еще с тобой.
— Я буду в стороне. Ты тоже знал покойного? Сам сказал, что на похоронах все они будут кутковаться, кто там остался в твоем списке! — повысил голос Пилия. — Вот закроем список — и будешь свободен!
— Да? Обещаете? Оставите в покое? — Кукусик чесался все активней и курил, не выпуская сигареты изо рта.
— Конечно! Кому ты нужен? Для чего тебя держать? — искренне отозвался Пилия: кто нуждается в проданном стукаче, которого прямо называют Иудой?.. Топтунов и наседок — полгорода, больше, чем людей на улицах. — Где похороны?
— Внизу, около Дома бракосочетания…
— А, знаю, высотные дома с арками! Все шишки живут бывшие! А почему его отсюда выносят, а не из той норы, где вы ширялись? — спросил Пилия.
Кукусик, оживший после опиухи, охотно рассказал:
— Тут его родители. Его отец — известный художник.
Но он с ними жить не хотел, на той хате валялся…
Пилия прервал его:
— Сделаем так: подойдем осторожно, тихо, ты иди впереди, посмотри, кто там, и потом дай мне маяк. Мне нужны Ладо и Арчил Тугуши.
— Почему они?
— Потому что о них ты не дал никаких сведений… Других мы нашли по своим каналам, а об этих ничего неизвестно. Писал бы конкретно — не торчал бы сейчас тут. Сам виноват.
— Ладно, сделаю! — важно ответил осмелевший Кукусик.
Пилия достал из кармана шапочку, черные очки, так что лица было не разобрать. И они пошли в нескольких метрах друг от друга по спуску к набережной. Свернули направо, дошли до угла восьмиэтажки. Во дворе темнела толпа.
Кукусик остановился за кустом. Пилия стал из-за веток рассматривать людей. Седые мужские головы, женские витые прически, черные платки, бархатные накидки. Много солидной публики. Молодежь стояла в сторонке, за газонами. Там даже, кажется, кто-то сидел на корточках и набивал мастырку. Ну да, где быть наркоманам, как не на похоронах наркомана?..
— Если бы ты, дурак, дал их телефоны и данные, тебе бы сейчас не пришлось тут дрожать, — сказал шепотом Пилия в спину, которая содрогалась, как дрожжи.
— Нет, это лекарство заходит… Сейчас приду в себя… Что-то я никого там не вижу… — сказал Кукусик вполоборота.
Вдруг в этот момент мимо них прошла компания молодых людей. Кто-то узнал Пилию, поздоровался. И Пилия узнал его — это один из воронцовских[128]хулиганов и драчунов, которые часто попадали Пилии в руки. Таких он всегда отпускал, они были ему понятны, он сам дрался с детства.
Парни очень внимательно осмотрели Кукусика и отправились дальше. Едва они удалились. Кукусик шепотом заголосил:
— Все! Все! Мне конец! Они меня видели рядом с тобой! Они узнали меня! Конец! Эти воронцовские меня не простят!
— Почему?
Кукусик в панике поведал, что недавно майор, по наколу Кукусика, поручил своим людям арестовать парочку воронцовских наркуш, после чего содрал с них три шкуры в долларах и отпустил.
— Они меня зарежут!
«Еще бы!» — подумал Пилия и повторил в дрожащую спину:
— Сам виноват. Стой здесь, я пройдусь, посмотрю, что к чему, — вдруг решил он.
Он пристроился возле группы молодежи и стал чутко внимать. И услышал какие-то странные вещи: говорили, что вчера на панихиде Художнику в гроб, в карман пиджака, кто-то украдкой положил пузырь с раствором опиума — на том свете, мол, понадобится, а в другой карман покойному сунул шприц, который на том свете тоже необходим — как же пускать раствор без «баяна»?.. И что бы вы думали?.. Сегодня ни шприца, ни раствора в карманах покойника уже не было!..
«Да, опиум нужен на этом свете, живым не хватает!» — подумал Пилия, и мысль о чемодане опять стала скрести его скребком — как он упустил чемодан?!.
Он перешел к другому кружку. Там хипповатого вида и неряшливо одетые типы обсуждали какие-то свои проблемы, причем разговоры о рублях и подрамниках перемежались именами Гойи, Магритта и Хуана Миро. Это, видимо, дружки по малеванию… Где же тут могут быть те, кого искал Пилия?
Он тихо вернулся. Кукусик сидел в сторонке на скамейке, блаженно раскинувшись. По лицу его растекалась розовая истома, он активно чесался и курил.
— Эй! Держи себя в руках! На обезьянью задницу похож! — словами майора сказал ему Пилия.
— По херу мне все, до лампочки, — сказал Кукусик. — Вот уеду сегодня на море и буду там на солнце лежать!
— Куда собрался? В Абхазию? Тебе абхазы быстро устроят море.
— В Аджарию поеду, — беспечно отмахнулся Кукусик, прикуривая одну сигарету от другой и почесываясь ногами, как собака.
Вдруг он насторожился:
— Арчил пришел, Тугуши! Вон, с рукой в гипсе, челюсть подвязана. Он, говорят, тоже с Художником был, когда они сгорели.
— Да? Они сгорели? — в первый раз услышал Пилия. — Где?
— Где-то кололись, ацетон разлился — и все… Вот этот — Тугуши. А рядом с ним Ладо.
Пилия вгляделся в парня. Да он же знает его!.. Это тот Ладо, который сидел с ним в машине, а потом в закусочной, когда их обворовали!.. Да, был на заднем сиденье, и они вместе обедали в тот злосчастный день!.. Надо с ними поговорить. Пилия прошел сквозь людей и негромко обратился:
— Эй, браток! Как поживаешь?
Ладо узнал Пилию, удивленно ответил:
— А, ты!.. Да ничего.
— Что, знал покойного? — спросил Пилия.
— Да, вместе еще в детский сад ходили, на немецкий, к танте Нине.
— Понятно. А так все в порядке?