Серия литографий Пикассо – это демонстрация не только того, как идея, зреющая в голове творца, принимает определенную форму, но и того, откуда эта идея берется. В последнем, предельно простом рисунке быка – ключ к креативному мышлению.

Это исключительно человеческая способность соединять свой опыт, знания, чувства и влияние внешней среды в неразрывно связанное неповторимое целое. Разве можно не изумляться нашему врожденному умению видеть, казалось бы, случайные связи между самыми разными явлениями? Это настоящее чудо и наша главная особенность. «Такая комбинаторная игра, – заметил Эйнштейн, – по-видимому, является существенной составляющей продуктивного мышления».

Процесс сознательного и подсознательного сбора, накапливания и перекомпоновки наших знаний, мыслей и чувств требует времени, но произвольно ускорить его невозможно. Он идет своим ходом, не останавливаясь, когда бодрствуем и когда мы спим. Когда размышляем о чем-то постороннем или играем в теннис. Он идет потому, что мы получаем некий сигнал, на который, как правило, даже не реагируем, а наш мозг тем временем уже выстраивает необходимые связи, и все пунктирные точки складываются в единую линию – так происходит рождение непротиворечивой, логически безупречной идеи. Нам кажется, что нас посетило божественное озарение, тогда как на самом деле тут просто сработал инстинкт.

Едва ли кто-нибудь понимал это лучше, чем Пикассо. Недаром он однажды заметил: «Искусство – это не прикладное использование канона красоты, а способность инстинкта и ума созидать нечто, выходящее за рамки любого канона». Он хорошо понимал творческую силу человеческого инстинкта и считал его другом, в котором не сомневаются, которому доверяют. В серии литографий «Бык» – это демонстрация того, как работает этот подход, основанный на комбинации самого широкого спектра факторов. В сущности, Пикассо преподает нам урок дарвинизма: жизнеспособно только сочетание разных идей.

«Бык» – это не пример прекрасной простоты, а свидетельство изнурительной, не прекращавшейся целый месяц схватки несовместимых идей, которые Пикассо намеренно смешал, чтобы нащупать новые ассоциации. Слабые связи были разорваны, прошлое уничтожено. В некотором смысле литографии, созданные сразу после Второй мировой войны, можно трактовать как символ того жестокого времени.

Впрочем, творчество вообще на удивление жестокое занятие. Творчество невозможно без разрушения. Абсолютно оригинальных идей не существует. Существуют их уникальные сочетания. Возникнув в сознании художника, они порождают два-три не связанных между собой образа, соединение которых иногда дает поразительный эффект. Остальное, как доказывает пример Пикассо, довершит упорный труд.

Креативность, независимо от того, в какой форме она выражается, всегда начинается с одного и того же. Собираетесь ли вы испечь на день рождения торт или разработать новую компьютерную программу, существует один-единственный способ запустить творческий процесс – надо задать себе вопрос: какие ингредиенты мне понадобятся и как для работы с ними мне задействовать интуицию?

Возьмем, к примеру, скульптора. Он упорно обтесывает мраморную глыбу, пока в ней не проступит некая узнаваемая форма. Каждая едва заметная насечка, сделанная резцом мастера, – это не просто насечка, а вопрос: что получится, если я отсеку этот кусочек? Выйдет ли торс таким, каким я его задумал? Следом звучит другой вопрос: получилось или нет? Конечный результат – это сумма сотен, если не тысяч, вопросов, заданных самому себе, и принятых на их основе решений, за которыми, как правило, возникают новые вопросы и новые переделки.

Творчество – это непрерывный мысленный диалог, который каждый из нас ведет с самим собой по схеме «вопрос – ответ». Если все идет хорошо, слаженная работа мозговых полушарий похожа на па-де-де, исполняемое внутри черепной коробки.

Впрочем, чаще этот диалог, к огорчению обеих сторон, затягивается.

Вопрос остается дремать в нашем подсознании, пока в мозгу не вспыхнет вроде бы случайно залетевшая туда искра и не разбудит несколько миллионов нейронов. И тут же, как по волшебству, в голове возникнет точный ответ. Не исключено, что это чудо произойдет, когда вы будете стоять под душем.

Американский писатель Эдгар Аллан По в своем замечательном эссе «Философия творчества» рассуждает о том, насколько для творческого человека важна привычка постоянно задавать себе вопросы. Здесь же он подробно, шаг за шагом, рассказывает, как создавалось его знаменитое мрачное стихотворение «Ворон».

Автор развенчивает постулат, согласно которому творчество есть результат божественного вдохновения. Ни строчки, ни слова, утверждает он, не появилось в его поэме просто так и не могло быть отнесено «на счет случайности или интуиции»[8]. Напротив, «работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и жесткою последовательностью, с какими решают математические задачи».

Затем Эдгар По неподражаемо высокомерным тоном объясняет, что, прежде чем принять то или иное решение, он задавал себе самые разные вопросы. В том числе, сухо и деловито уточняет он, вопрос об объеме будущего произведения. В результате долгих размышлений он пришел к выводу, что в стихотворении должно быть 108 строк.

«Если какое-либо литературное произведение не может быть из-за своей длины прочитано за один присест, нам надо будет примириться с необходимостью отказа от крайне важного эффекта, рождаемого единством впечатления; ибо если придется читать в два приема, то вмешиваются будничные дела, и всякое единство сразу гибнет. […] …существует известный предел объема всех литературных произведений – возможность прочитать их за один присест».

Определив объем стихотворения, Эдгар По переходит к его содержанию, которое, по его мысли, должно состоять не в красоте как таковой, а в созерцании красоты, потому что именно созерцание прекрасного доставляет нам высшее наслаждение. Но «прекрасное любого рода в высшем своем выражении неизменно трогает чувствительную душу до слез. Следовательно, меланхолическая интонация – наиболее законная изо всех поэтических интонаций».