Мои собеседники сообщили мне, что “в ближайшее время наступит полная перемена в политике Германии в отношении России, будет создана Российская Освободительная Армия, германское правительство торжественно гарантирует неприкосновенность российской территории и будет создано Российское Временное Правительство, которое будет обладать полной мощью и независимостью… Наша группа связывает судьбы Германии и России воедино. Большевизм никогда не погибнет без участия в борьбе против него Германии, с другой стороны, Германия погибнет без поражения большевизма. Мы предвидели все, и заверяю Вас словом, что война на западном фронте будет скоро кончена и англо-американцы соединятся с нами для общей борьбы против нашего общего врага”… В разговоре о “разных вещах” было упомянуто имя графа Штауффенберга, о котором мне было сказано, что это “блестящий знаток России, друг русских антибольшевиков и человек, понимающий, что теперешняя политика Германии ведет ее и весь мир к страшной катастрофе”».[43]

Вместе с тем часть заговорщиков отрицательно воспринимала возможный союз с Россией. И если дипломат Ульрих фон Хассель допускал, что «в игре, заключающейся в поддержании хороших отношений с обеими сторонами, я предпочитаю западную ориентацию, но, если понадобится, также рассмотрю возможность соглашения с Россией», то заместитель президента полиции Берлина Фриц фон дер Шуленбург[44] (кружок Крейсау) даже послал в Швейцарию другого дипломата и разведчика, Адама фон Тротт зу Зольца, с тем чтобы предупредить главу бернской резидентуры США Аллена Даллеса о появившемся стремлении договориться с Россией, а не с западными союзниками. Миссия Зольца дала основание Даллесу утверждать, что, в случае непризнания союзниками правительства Штауффенберга, последнее готово было объединится со Сталиным.

Важно иметь в виду и отношение к заговорщикам со стороны руководства власовского движения. Полковник ВС КОНР Константин Кромиади вспоминал: «Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, и мы с Андреем Андреевичем остались одни, я спросил у генерала, что произошло бы с нами, если бы покушение достигло своей цели, и Власов спокойно сказал, что нас выдали бы Сталину, и, как бы углубляясь в свои мысли, сказал далее: “Раз оппозиция пошла на такой риск, значит, она потеряла надежду на какой-нибудь другой выход из создавшегося положения, и чтобы спасти Германию от неизбежного разгрома, решила повторить пример Гитлера, но без Гитлера, то есть просить у союзников мира”».

Ранее уже отмечалось, что политика КОНР была чужда национал-социализму. Последнее признавали и сами немцы (доктор Тауберт). В конце мая — начале июня 1944 года сотрудник СД фон Шульц требовал арестовать «генерала Власова, генерала Трухина, капитана Зыкова, старшего лейтенанта Ножина[45]», всего 49 человек (в основном из школы пропагандистов в Дабендорфе), обвиненных в «заговоре». Впрочем, обвинения в заговоре нередко принимали отчасти анекдотические формы, отчасти свидетельствовали о тех формах абсурда, до которых доходили спецслужбы тоталитарного государства, о чем свидетельствует рапорт подполковника абвера Германа Бауна от 10 января 1945 года[46]. Вместе с тем отрицание нацизма и коммунизма не делало власовское движение ни консервативным, ни демократическим, равно как не исключало в себе наличие тоталитарного элемента.

Другой мифологемой, призванной противопоставить коллаборантов политике нацистской Германии, было отрицание власовцами антисемитизма и их неучастие в антисемитской пропаганде Третьего рейха.

Сергей Фрелих утверждал, что во власовской периодике не было антисемитских статей, «исходивших от редакции». Газеты ограничивались переводами с немецкого. В свою очередь Михаил Китаев писал, что первые 33 номера «Зари» «газета была практически свободна от немецкой цензуры, имела возможность проводить свою политическую линию и делала это». Свен Стеенберг уточнял, что «первые 33 номера газет “Заря” и “Доброволец” вышли фактически без всякой цензуры». То есть газеты до апреля 1943 года печатались свободно. Однако и в доцензурных, и постцензурных номерах достаточно тоталитарной и антисемитской терминологии. Например, в «Заре» писалось, что «русский народ ждет вождя», «я верю своему учителю», а в «Добровольце», что «множатся наши ряды», а «единственно верный путь — непримиримой борьбы с большевизмом». Имели место рассуждения о «еврейском засилье», «воинствующем жидовстве», «проклятье иудеоболыпевикам», борьбе против «всеподчиняющего, всех гнетущего господства сынов Израиля». В «Добровольце» прямо объяснялось, что «наш враг — жидовство — пытавшееся отнять у нас наши лучшие чувства — товарищество, взаимоуважение и взаимопомощь и насадить в наших душах взаимное ненавистничество, чтобы нас поработить, грабить нас и жить всласть нашими трудами».

В антисемитской пропаганде принимали участие и некоторые писатели, в дальнейшем составившие вторую волну русской эмиграции. В частности, Николай Нароков (Марченко). В фельетоне «Между строк», подписанном НВТ[47], он рассуждал о том, что «подсоветские люди привыкли к своим газетам. Они умеют читать между строк и угадывать истину там, где она скрыта пеной жидовской лжи».

Следует отметить, что в одном из первых номеров «Зари» писавший под псевдонимом «Афанасий Чайкин» Китаев сам рассуждал о том, что «образ жида-героя… остается раскрашенной картинкой, а жиды — трусами». Правда, в последующих номерах число нацистских и антисемитских материалов действительно заметно увеличилось.

Появление подобных публикаций, представляется, было обусловлено не столько самоцензурой или адаптацией к гитлеровскому тоталитаризму, в котором выходила коллаборационистская периодика, сколько к невольному самовоспроизводству антисемитов и сторонников национал-социализма, которые формировались во власовских пропагандистских школах. Несмотря на то что, по некоторым сведениям, de facto программа корректировалась в сторону сокращения часов, посвященных нацизму и Германии, преподавание этих дисциплин сохранялось.