Участия в международном скандале только не хватало моему и без того потрепанному рассудку. Я кинулся за ней.

Кое-как догнал, схватил за руку и вытащил из-под визжащего тормозами и ревущего клаксоном грузовика. Меня обдало вихрем воздуха, грузовик пронесся мимо.

- Идиоты, блядь, - раздалось нам в спину. Что ж вполне справедливое замечание.

К нам подбежали американцы и Доктор.

- Ар ю окей? – спросили американцы почти в голос.

- Окей… окей, блядь, - сплюнул я.

Дальше я тащил американку за руку. Она вырывалась и продолжала истошно орать:

- Фак ю… фак ю… шит!..

Мне все это порядком надоело. Я схватил ее за талию, оторвал от земли и так потащил к метро. Оставалось метров сто.

Американка некоторое время по инерции все еще шипела свое «фак ю», но вдруг смолкла и принялась похотливо стонать, да так, что ей позавидовала бы любая порноактриса. Ее «фак ю» теперь сменилось тихим «фак ми». Какой напряженный выдался вечер!

Я поставил ее обратно на землю.

- Ты чего?

Американка повернулась ко мне, глаза ее были полуприкрыты, она шептала:

- Фак ми… фак ми…

Такое ощущение, что кроме слова «фак» она ничего не знала.

- Тащи ты ее, - попросил я Доктора, - а то она какая-то ненормальная.

Остаток пути американку тащил Доктор, при этом она исступленно стонала, чем привлекала внимание прохожих, в особенности мужского пола. Но кое-как мы ее дотащили.

В метро американку отказались пускать. Усатый прапорщик преградил нам дорогу, едва завидев нашу шумную делегацию.

- Ее не пущу, - сказал он, указывая на американку.

- Ай эм сорри, - начал я, привыкнув уже изъясняться по-английски, но тут же поправился – прапор наверняка иностранного языка не знал – простите, это наши друзья из Америки. Они немного перебрали – решили водочки попробовать, да силы не рассчитали. Пустите ее, пожалуйста. Под мою ответственность…

И с чего это я вдруг такой добрый стал?

- Под твою ответственность? – прапор окинул меня оценивающим взглядом. Под фуражкой начались серьезные мыслительные процессы, которые, впрочем, быстро окончились, не найдя там благоприятной для себя почвы. – Ну, если только под твою ответственность… Смотри мне!..

- Да, спасибо, - и я по-быстрому потащил американцев к турникету.

Уже на эскалаторе выяснилось, что парни свою соотечественницу не знают. Потому и растерялись из-за ее странного поведения. А познакомились они на «Последних танках» в клубе. Такие дела.

Я спросил, что они с ней собираются делать. Они удивленно воззрились на меня:

- Ви донт ноу, - залепетали они, - итс нот ауа проблем.

Не их это проблема. Моя что ли? Я посмотрел на Доктора:

- Возьмешь американку к себе? – мне ее тащить было некуда, дома меня уже ждала одна женщина, которая вряд ли восприняла бы наше совместное появление адекватно. Скорей всего досталось бы и ей и мне.

С женщинами вообще всегда сложно: то, что на первый взгляд выглядит в них как изюминка, при ближайшем рассмотрении может оказаться выщербленным камнем.

- Да мне некуда. И вообще пусть американцы ее забирают – она ненормальная, конечно, но они хоть язык знают… разберутся.

- Согласен, - я повернулся к американцам, - ю маст тэйк хёр виз ю.

- Ноу, ноу, - запротестовали американцы.

Никаких нет! Я показал им кулак. Тоже мне защитники животных херовы.

- Ю маст, - я рассек кулаком воздух, американцы испуганно отпрянули, - итс нот… нот… не по-божески, короче… пидоры. – Я обрек свое возмущение в подходящую смысловую форму.

Посмотрел на американцев. Они опустили глаза. Эскалатор подходил к концу. Я подтолкнул американку к ним, она с легкостью подалась и оказалась в объятьях Майка.

- Фак ми, - простонала американка, закатив глаза.

Мы вышли на перрон. Американцам надо было в одну сторону ветки, нам в другую.

- Следите за ней… а не то… - я вновь показал американцам кулак. Они поспешили прочь. Майк придерживал американку за локоть, она шептала ему в ухо:

- Фак ми… фак ми…

Я проводил их взглядом и сказал Доктору:

- Пойдем.

К перрону со свистом подлетела электричка. Толпа отделила нас от американцев.

- Вот тебе и Америка, - повернулся я к Доктору, - русские бы бабу не бросили.

- Бабу бы – точно, - улыбнулся Доктор, - да еще и пьяную.

- И похотливую, - мы засмеялись.

Электричка распахнула перед нами свои двери.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МЫ МОЖЕМ ПРОТИВОПОСТАВИТЬ ОКРУЖАЮЩЕМУ НАС БЕЗУМИЮ, - БЕЗУМИЕ СОБСТВЕННОЕ!!!

* * *

Через неделю мне довелось пить с немцем. Что он забыл в нашей занесенной снегами и продуваемой всеми ветрами стране, я так и не понял. Немец был добродушным парнем. И воспитанным. Чего не скажешь о нас, русских. Я его сходу раскрутил на выпивку, в лоб спросив, любит ли он пиво. «Я-я!» - был его ответ. Неправильный, надо полагать.

С немецкой стороны был выставлен ящик пива. С нашей, впрочем, такой же. Мы начали. Заканчивал я в одиночку, так как немец в это время вел содержательную беседу с унитазом. Судя по звукам, доносившимся из туалета, - весьма содержательную.

Когда он выполз, он сказал только одно:

- Я так больше не могу.

Не можешь – и не надо. Я был преисполнен национальной гордости. К тому же у меня еще осталось пиво.

После этого немец избегал меня. А через неделю и вовсе уехал. Полагаю, в Баварию к теплым сарделькам и скромным бюргерским пивным возлияниям. Я остался один на один с русской безжалостной реальностью. Но у меня было пиво.

САМАЯ ГЛАВНАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО МЫ ВЕРИМ, БУДТО ОДНАЖДЫ ПРОСНЕМСЯ, И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО. МЫ ПРОСЫПАЕМСЯ, А ВОКРУГ ВСЕ ТО ЖЕ ДЕРЬМО.

* * *

Как я уже вскользь сказал, принцип «движение есть жизнь» в моем случае сводится к простой максиме «дурная голова ногам покоя не дает». Так бывает всегда. Ну, или почти всегда.

Ранним утром мы с Доктором и Ботаником выползли на улицу. Из-за домов поднималось солнце. Блестящая кругляшка, похожая на монету. Монету, которой в наших карманах как раз не водилось. А должно бы было быть наоборот. Так мы полагали.

Поэтому мы и двинулись на поиски попранной справедливости. Все, что имелось в нашем распоряжении, - дикое похмелье и такое же дикое желание уйти от него. Денег не было ни у кого.

Мы навернули круг по району, но наши поиски не увенчались успехом. Утро на то и утро, чтобы спать. По крайней мере, у нормальных людей.