— Я отказался от этой мысли. Последняя женщина, которую мне предлагали в жены, затмила собой остальных, по, увы, на нее мне не хватает приданого.

— Это другое дело.

— Рабыни стоят дешевле: мой драгоман посоветовал мне купить рабыню и поселить ее в доме.

— Отличная мысль.

— Таким образом закон будет соблюден?

— Неукоснительно.

Разговор на эту тему продолжался, и я был, право, удивлен, с какой легкостью дозволено христианам в турецкой стране покупать себе рабов. Мне объяснили, что это относится только к цветным рабыням, хотя можно найти абиссинку с почти белой кожей. У большинства купцов, обосновавшихся в Каире, есть такие рабыни. Месье Клотбей обучает их ремеслу повитух. Мне привели еще один убедительный довод, что это право европейцев никем не оспаривается: одна черная рабыня сбежала из дома месье Любера, ее вернула полиция.

На невольничьем рынке. Старинная гравюра

Я выслушивал подобные рассказы с некоторым удивлением, так как еще не успел отвыкнуть от европейских предрассудков. Однако достаточно совсем немного прожить на Востоке, чтобы понять, что рабство здесь, по существу, своего рода усыновление. Положение раба лучше, чем положение свободного феллаха или райи. Кроме того, узнав много подробностей о том, как совершаются браки, я уже понимал, что между египтянкой, проданной своими родителями, и абиссинкой, выставленной на базаре, нет большой разницы.

У консулов на Востоке не существует единого мнения о праве европейцев на рабов. По этому вопросу в дипломатических правилах не содержится ничего конкретного. Впрочем, французский консул высказался за то, что нынешнее положение не следует менять. Дело в том, что по закону европейцы не могут владеть недвижимостью в Египте, но при помощи юридических фикций они тем не менее приобретают землю и фабрики. И одна из основных трудностей заключается в том, как обеспечить себя рабочей силой, так как местные жители не хотят работать и, получив самую мизерную плату, предпочитают бездельничать, пока не кончатся деньги. Кроме того, европейцы часто испытывают враждебность со стороны шейхов и влиятельных лиц — своих соперников на промышленном поприще, которые имеют возможность отозвать сразу всех рабочих под предлогом государственной необходимости. Имея же рабов, можно обеспечить себя постоянной рабочей силой, по лишь в том случае, если последние на это согласны, потому что, когда раб недоволен своим хозяином, он всегда может потребовать, чтобы его снова продали на базаре. Эта деталь лучше, чем другие, объясняет относительную мягкость рабства на Востоке.

Когда я вышел от консула, была уже поздняя ночь. Бербериец ждал меня у дверей: его послал Абдулла, решивший, что сам он уже вправе лечь спать. Возразить по этому поводу мне было нечего: когда у тебя много слуг, вполне естественно, что они делят между собой обязанности… Впрочем, Абдулла полагал, что он не подходит под эту категорию! Он считал себя человеком образованным, филологом, который соблаговолил употребить свои знания на службу путешественнику. Он с радостью исполнит роль чичероне и не откажется при случае от обязанностей троянца Пандара[21], но на этом его возможности исчерпываются; впрочем, довольно и этого за ваши двадцать пиастров в день!

Но все же было бы неплохо, если бы он все время находился при вас, чтобы объяснять все, что вам неясно. Так, сейчас мне хотелось узнать, почему на улицах в столь поздний час царит такое оживление. Кофейни были открыты и полны посетителей; мечети освещены, оттуда доносились торжественные песнопения, а устремленные ввысь минареты, казалось, были опоясаны кольцами света. На площади Эзбекия были разбиты шатры, повсюду раздавались звуки барабанов и тростниковых флейт. Миновав площадь и выйдя на улицу, мы с трудом пробирались сквозь толпу, теснившуюся у открытых лавок, освещенных сотнями свечей и украшенных фестонами и гирляндами из золотой и цветной бумаги. Перед небольшой мечетью, посреди улицы, был сооружен огромный канделябр пирамидальной формы со множеством маленьких стеклянных ламп, а вокруг гроздьями подвешены фонари. Человек тридцать певцов расположилось вокруг канделябра, а четверо солистов, стоя внутри круга, по очереди исполняли куплеты песни. В этом гимне ночи, возносившемся к небу, было что-то нежное, что-то от любовных признаний и вместе с тем что-то меланхолическое, сопровождающее на Востоке как радость, так и грусть.

Несмотря на протесты берберийца, который хотел увести меня из толпы, я остановился послушать и заметил, что почти все вокруг были копты, которых легко узнать по черным тюрбанам; очевидно, турки позволяют христианам присутствовать на этом торжестве.

К счастью, я вспомнил, что лавка месье Жана находится неподалеку, и мне удалось уговорить берберийца отвести меня туда. Мы застали бывшего мамлюка бодрствующим, торговля напитками шла полным ходом. В галерее на заднем дворе собрались копты и греки, которые время от времени заходили сюда освежиться и отдохнуть от праздничной суеты.

Месье Жан объяснил мне, что я сейчас присутствовал на песенном радении, или зикре, в честь одного святого дервиша, похороненного в соседней мечети. Поскольку эта мечеть расположена в квартале коптов, богатые последователи этой религии ежегодно собирают пожертвования на устройство подобного торжества; этим и можно объяснить, почему здесь соседствуют черные и цветные тюрбаны. Кроме того, христиане из простонародья охотно чествуют некоторых дервишей, святых угодников, поскольку такие странные обряды зачастую не принадлежат пи к какому определенному культу и, возможно, просто восходят к древним суевериям.

И впрямь, когда мы с месье Жаном, который любезно согласился проводить меня, вернулись к месту, где происходило радение, я увидел, что это действо приобрело еще более необычный характер. Тридцать дервишей, держась за руки, раскачивались из стороны в сторону, а тем временем четверо корифеев, или зиккеров, постепенно входили в поэтический экстаз, в их песнях соединялись нежность и неистовство. Длинные, вопреки арабскому обычаю, вьющиеся волосы дервишей развевались, на них были надеты не тарбуши, а колпаки, напоминающие круглые шапочки древних римлян. Монотонное псалмопение порой достигало драматического звучания, куплеты явно были связаны между собой по смыслу, а пантомима, выражавшая грусть и мольбу, была обращена к неведомому мне объекту поклонения. Возможно, именно так в старину прославляли египетские жрецы тайну обретенного и вновь утраченного Осириса; таковы были, наверное, и молитвы корибантов или кабиров. Словно подчиняясь ритму того древнего обряда, в котором восторг доходил до экстаза, воющие дервиши пели, притоптывая; отзвуки этого ритуала некогда были слышны по всему восточному побережью — от оазисов Аммона до Самофракии. Я чувствовал, что мои глаза наполняются слезами, всех слушателей тоже охватывало восхищение от пения дервишей.