Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Халдеи – семитские племена на юге Месопотамии, еще в античности им приписывалось изобретение астрологии, причем Цицерон связывал это с удобством наблюдения за звездами на нагорьях. Слово «халдей» уже тогда стало нарицательным для обозначения астролога или шарлатана. Лебон следует тогдашней «истории источников», выводившей содержание «Большой астрономии» (в арабском и латинском переводе известна как «Альмагест») Клавдия Птолемея из восточных заимствований. Впрочем, антиковеды того времени не вполне справедливо говорили о компилятивности и несамостоятельности его труда.
Мы только что показали, что основные элементы, из которых образуется цивилизация, индивидуальны для каждого народа, что они составляют не только результат, но даже выражение структуры его души, и не могут, следовательно, переходить от одной расы к другой, не подвергаясь очень глубоким изменениям. Мы также видели, что величину этих изменений маскируют, с одной стороны лингвистические потребности, заставляющие нас обозначать одинаковыми словами совершенно различные вещи, а с другой – неизбежные недостатки исторических сочинений, обращающих наше внимание только на крайние формы цивилизации и не показывающих нам соединяющих их промежуточных форм. Переходя в следующей главе к общим законам эволюции искусств, мы сумеем показать еще более ясно последовательность изменений, совершающихся в основных элементах какой-нибудь цивилизации по мере перехода их от одного народа к другому.
Лингвистические потребности – Лебон разделяет убеждение языкознания и психологии того времени о том, что человечество в своем развитии сталкивалось со множеством новых явлений и изобретений, но слов для них не хватало и старые термины использовались как метафоры для новых понятий, например «нога» – «ножка (стола)». Из этого выводился тогдашний психологический номинализм – представление о том, что понятия как сложные психические ассоциации лежат глубже слов, которые лишь косвенно указывают на суть предмета, и поэтому формирование понятий – вопрос ассоциативного мышления, а не логического анализа языка.
Исследуя отношения, связывающие душевный склад известного народа с его учреждениями, верованиями и языком, я должен был ограничиться на этот счет краткими указаниями. Чтобы осветить разносторонне подобные вопросы, нужно было бы написать тома.
Что касается искусства, то здесь ясное и точное изложение несравненно легче. Учреждения, верования – вещи сомнительной определенности и очень трудно поддающиеся объяснению. Нужно изучать сущности, меняющиеся с каждой эпохой и скрывающиеся за мертвыми текстами, посвятить себя всецело аргументации и критике, чтобы в конце концов прийти к спорным выводам. Напротив, художественные произведения, в особенности памятники, очень определенны и легко поддаются истолкованию. Каменные книги – самые ясные из книг, единственные, никогда не лгущие, и на этом основании я им отвожу главное место в своих трудах по истории цивилизаций Востока. Я всегда питал большое недоверие к литературным документам. Они часто вводят в заблуждение и редко научают. Памятник никогда не обманывает и всегда научает. Он лучше всего хранит мысль исчезнувших народов. Нужно сожалеть об умственной слепоте специалистов, желающих находить на них только надписи.
Труды по истории цивилизаций Востока – Лебон говорит о своих монографиях по истории арабского мира и Индии.
Наш философ выступает как критик легендарных сообщений в письменных источниках, подчиненных законам жанра, своего рода «этикету», а не фактическому отражению событий (например, что при рассказе о войне нужно говорить о своих подвигах и о низости и жестокости врагов), и предпочитает архитектуру как выражение и политического, и экономического развития народа: мы никогда не спутаем архитектуру, созданную при диктатуре, с архитектурой, созданной при демократии.
Итак, мы кратко исследуем, каким образом искусства являются выражением душевного склада какого-нибудь народа и как они преобразовываются, переходя от одной цивилизации к другой.
В этом исследовании я займусь только восточным искусством. Генезис и преобразование европейского искусства подчинялись одинаковым законам; но чтобы показать его эволюцию у различных народов, нужно было бы входить в подробности, каких не допускают чрезвычайно тесные рамки этого исследования.
Возьмем сначала искусство Египта и посмотрим, чем оно некогда стало, переходя последовательно к трем различным расам: неграм Эфиопии, грекам и персам.
Из всех цивилизаций, когда-либо процветавших на земном шаре, цивилизация Египта наиболее полно вылилась в своем искусстве. Она выразилась в нем с такой силой и ясностью, что художественные типы, родившиеся на берегах Нила, могли годиться для одного только Египта и быть приняты другими народами только после того, как они подверглись значительным изменениям.
Лебон говорит прежде всего о некрополях и пирамидах, что наиболее монументальные сооружения предназначались для мертвых, а не для живых, и это сакральное искусство нельзя было приспособить к быту других народов без изменений.
Египетское искусство, в особенности архитектура, есть выражение особенного идеала, который в продолжение 50 веков постоянно интересовал весь народ. Египет мечтал создать человеку нетленное жилище ввиду его эфемерного существования. Эта раса, вопреки стольким другим, презирала жизнь и лелеяла мысль о смерти.
50 веков – их невозможно насчитать за историю Древнего Египта, с середины 4 тысячелетия до н. э., даже если включить в нее период до арабского завоевания, допуская, что египетский элемент благополучно пережил эллинизм и Рим. Но может быть, Лебон считает до своего времени, учитывая, что копты, прямые потомки древних египтян, хотя и составляют меньшинство в современном арабском Египте, хранят обычаи и весьма влиятельны в стране, иногда их даже называют «евреями Египта», как армян называли «евреями Турции», имея в виду энергичность и предприимчивость.
Более всего ее занимала неподвижная мумия, которая своими покрытыми эмалью глазами в своей золотой маске вечно созерцает в глубине своего темного жилища таинственные иероглифы. Не опасаясь никакой профанации в своем гробовом доме, огромном, как дворец, среди расписанных и покрытых изваяниями стен бесконечных коридоров, эти мумии находили здесь все, что прельщало человека в течение его короткого земного существования. Для них копались подземелья, воздвигались обелиски, пилоны, пирамиды, для них же обтесывались задумчивые колоссы, сидящие с выражением спокойствия и величия на своих каменных тронах. Все прочно и массивно в этой архитектуре, потому что она стремилась быть вечной.
Если бы из всех народов древности нам были известны только одни египтяне, то мы за всем тем могли бы утверждать, что искусство – самое верное выражение создавшей его расовой души.
Очень различные друг от друга народы: эфиопы (низшая раса), греки и персы (высшие расы) заимствовали свое искусство или у одного Египта, или частью у Египта, частью у Ассирии. Посмотрим же, чем оно стало в их руках.