— Как это ни чудесно, —сказала Мэри Лу, — но мне было страшно.

— Почему? — спросил Саймон.

— Из-за этих галлюцинаций. Мне казалось, я схожу с ума. Саймон зажег еще один косяк и передал его Мэри.

— Почему ты даже сейчас считаешь, что это были просто галлюцинации?

ROCK ROCK ROCK TILL BROAD DAYLIGHT...

— Если это была реальность, — убежденно заявила Мэри, — значит, все остальное в моей жизни было галлюцинацией.

Саймон усмехнулся.

— Наконец-то, — спокойно произнес он, — ты попала в точку.

Теперь немного метафизики. Анэристический принцип — это принцип ПОРЯДКА, эристический принцип — принцип БЕСПОРЯДКА. С виду Вселенная кажется (невеждам) упорядоченной; это АНЭРИСТИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ. В сущности, любой порядок «здесь» накладывается на изначальный хаос — в том же смысле, в каком имя человека скрывает под собой его истинное "я". Реализовывать этот принцип на практике — задача ученых, и некоторым из них это великолепно удается. Но пристальное изучение показывает, что порядок растворяется в беспорядке, и это — ЭРИСТИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ.

Малаклипс -Младший , X. С . X., «Principia Discordia»

А космический корабль «Земля», этот восхитительный и кровавый цирк, вот уже четыре миллиарда лет все двигался по орбите вокруг Солнца; его конструкция, впрочем, оказалась столь совершенной, что никто из пассажиров вообще не ощущал движения. Те, кто находились на темной стороне корабля, в основном спали и путешествовали в мирах свободы и фантазии; те же, кто оказался на освещенной стороне, выполняли задачи, поставленные перед ними лидерами, или праздно ожидали, когда поступит очередной приказ сверху. Доктор Чарльз Мочениго в Лас-Вегасе пробудился от очередного ночного кошмара и отправился в туалет мыть руки. Он думал о том, что вечером ему предстоит свидание с Шерри Бренди, и, слава Богу, не догадывался, что это его последнее свидание с женщиной. Все еще пытаясь успокоиться, он подошел к окну и взглянул на звезды. Будучи специалистом, чьи интересы ограничивались только предметом его исследований, он считал, что смотрит на звезды снизу вверх, а не видит их вокруг себя. Р. Бакминстер Фуллер, один из немногих землян, осознающих, что они живут на космическом корабле, был в это время на борту самолета, выполнявшего дневной рейс Нью-Дели-Гонконг-Гонолулу-Лос-Анджелес. Он посмотрел на циферблаты всех трех своих наручных часов. Одни часы показывали местное время (17:30), вторые — время в Гонолулу, конечной цели его путешествия (2:30 следующего утра), а третьи — время на его родине в Карбондейле, штат Иллинойс (3:30 предыдущего утра). В Париже в полуденном людском водовороте ватаги юнцов распространяли буклеты, в которых восторженно описывался всемирный рок-фестиваль и праздник космической любви, который пройдет на побережье озера Тотенкопф близ Ингольштадта в конце месяца. В английском Сандерленде молодой психиатр прервал свой обед и бросился в палату хронических больных, где из уст пациента, который десять лет молчал, раздавалось странное бормотание: "Это начнется в Вальпургиеву ночь. Именно тогда Он обретет максимальную силу. И тогда-то вы Его увидите. При первом ударе часов в полночь". В центре Атлантического океана дельфин Говард, плывший с друзьями под лучами утреннего солнца, столкнулся с акулами и вступил в смертельную борьбу. В Нью-Йорке, где занимался рассвет, Сол Гуд-ман тер уставшие глаза и просматривал записку о Карле Великом и Судах Просветленных. А Ребекка Гудман тем временем читала о ревнивых жрецах Бел-Мардука, которые предали Вавилон вторгнувшейся армии Кира, потому что их молодой царь Валтасар стал отправлять культ любви богини Иштар. В Чикаго Саймон Мун, лежа рядом с Мэри Лу Сервикс, слушал пение пробудившихся птиц и дожидался первых рассветных лучей. Его ум был активен — он размышлял о пирамидах, богах дождя, сексуальной йоге и пятимерной геометрии, но больше всего он думал о предстоящем рок-фестивале в Инголынтадте и о том, сбудется ли все, что предсказал Хагбард Челине.

В двух кварталах к северу (в пространстве) и более сорока лет назад (во времени) мать Саймона, покидая Уоббли-Холл[14], — а надо сказать, что Саймон был анархистом во втором поколении, — слышит пистолетные выстрелы и подходит к толпе, собравшейся перед кинотеатром «Биограф», где лежит истекающий кровью человек. На следующее утро, 23 июля 1934 года, Билли Фрешетт, находясь в тюрьме округа Кук, узнает эту новость от надзирательницы.

В этой Стране Белых Мужчин я занимаю самое низкое и зависимое положение, потому что у меня не белый цвет кожи и потому что я не мужчина. Я олицетворяю все недостойное и презренное, потому что я цветная женщина из индейского племени и близка к природе, а всему этому нет места в технологическом мире белых мужчин. Я — дерево, которое срубают, чтобы построить фабрику, отравляющую воздух. Я — река, в которую сбрасывают сточные воды. Я-тело, презираемоесознанием.Янижедна,грязьподвашиминогами. И при этом из всех женщин мира Джон Диллинджер выбрал в невесты именно меня. Он утонул во мне, упал в мою бездну. Я была его супругой, но не в том смысле, в каком понимают супружество ваши умники, церкви и правительства, нет, мы сочетались истинным браком. Как дерево повенчано с землей, гора с небом, а солнце с луной. Я держала его голову на моей груди, ерошила его волосы, словно это была сладкая свежая трава, и называла его Джонни. Он был не просто мужчина. Он был безумец, но не обычный безумец, которым становится мужчина, покинувший родное племя и вынужденный жить среди враждебно настроенных чужаков, которые его оскорбляют и презирают. Он был не из тех безумцев, какими бывают все остальные белые мужчины, которым неведомо, что такое племя. Он был безумен так, как может быть безумен бог. И теперь мне говорят, что он мертв. — Ну так что, — спросила под конец надзирательница, — ты ничего не хочешь сказать? Разве вы, индейцы, не люди? — Ее гадливо посверкивавшие глазки напоминают глаза гремучей змеи. Она хочет увидеть, как я заплачу. Она стоит и ждет, наблюдая за мной из-за решетки. — Неужели у тебя вообще нет никаких чувств? Ты что же, просто животное? — Я молчу. У меня каменное выражение лица. Ни один бледнолицый никогда не увидит слез индейца из племени меномин. У кинотеатра «Биограф» Молли Мун с отвращением отворачивается, чтобы не видеть, как охотники за сувенирами обмакивают свои носовые платки в кровь Диллинджера. Я отхожу от надзирательницы и смотрю через зарешеченное оконце на звезды, расстояние между которыми почему-то сегодня больше обычного. Небо выглядит огромным и пустым. Во мне есть такое же пространство, огромное и пустое, которое больше никогда не заполнится. Наверное, так же чувствует себя земля, когда из нее вырывают дерево с корнями. Наверное, земля сдерживает этот крик боли, как сдерживаю его сейчас и я. Но она поняла ритуальное значение носовых платков, пропитанных кровью; понял это и Саймон.