Но если я ничего не скажу Тераэту, гаэш все равно меня убьет – на этот раз за неподчинение Тераэту.

Я медлил, и во мне начала усиливаться боль.

Я подумал о том, что моя жизнь была короткой и странной. Возможно, Таэна посмеется, когда я окажусь за Второй завесой и расскажу ей о своей жизни.

– Гаэш не…

– Иди!

По мне тек поток боли, и я стиснул зубы. У меня был только один шанс выжить – если я сумею быстро рассказать об этой проблеме Тераэту и он аннулирует приказ Джувала или изменит свой собственный. Возможно. Если Таджа все еще любит меня.

– Приказ… Джувала…

Старуха встала.

– Тераэт, скорее!

– Джувал… сделал гаэш… – Приказы накатывали на меня, словно мощные волны, они топили меня в моей же крови. Гаэш врезался в мое тело, с ревом понесся по моим венам, он пожирал меня изнутри, он горел, он обжигал.

Я рухнул на пол и забился в судорогах.

Морея беспокоилась о том, где разместиться в беседке, чтобы лучше всего показать себя. На этом диване? Нет, он слишком хорошо виден. На том? Да, так лучше. Морея сняла с себя покрытый лентами плащ-салли, повесила его на спинку стула и плеснула на себя водой, чтобы освежиться. Затем она провела рукой по своим косам, снова нанесла на себя духи и намазала тело благовонным маслом так, что ее кожа заблестела. Потом Морея поспешила к выбранному ею дивану и легла на него, изображая сильную усталость.

Это было не в полной мере притворство.

Через несколько минут в солярий вошел сын арфиста с кружкой в руках. Морея понимала, что он не может быть потомком Сурдье. Да, Сурдье – гениальный музыкант, но он, очевидно, из простонародья, а его сын… В общем, его предками были не землепашцы.

Подросток остановился и уставился на нее. Морея едва не улыбнулась. Как ребенок из борделя остался настолько невинным, что его может возбудить вид обнаженного тела? Все дети из гарема, которых она знала, были пресыщенными, устойчивыми к любым обычным соблазнам.

– Вот ваш напиток, госпожа Морея. – Кирин протянул ей кружку с сидром.

Морея подняла взгляд на него. Он ангел, это несомненно. Его кожа не оливковая, как у большинства куурцев, а темная, но почему-то более золотистая. На контрасте с его черными волосами она кажется бледнее, чем на самом деле, и при этом заставляет его голубые глаза сиять, словно сапфиры из Кирписа. Эти голубые глаза… Морея щелкнула языком и улыбнулась, а затем, приподнявшись на диване, взяла у юноши кружку.

– Только не «госпожа». Просто Морея. А тебя госпожа Ола называет Ангел?

Юноша фыркнул.

– Ола меня как только не называет. Пожалуйста, зови меня «Кирин».

– Я бы решила, что ты из Кирписа, если бы не волосы. – Морея протянула руку, чтобы коснуться их. – Они – словно перья ворона. – Она откинулась на подушки, чтобы снова посмотреть на него. – Но ты же не оттуда, верно?

Он рассмеялся и покраснел.

– Нет. Я родился здесь.

Она недоуменно сдвинула брови.

– Но ты совсем не похож на куурца.

– А… – Он замялся. – Моя мать – долтарка.

– Что?

– Долтар – это страна. Она находится на юге, далеко на юге, за джунглями Манола. Там холодно. У местных жителей голубые глаза и светлые волосы – как у меня.

Морея подавила в себе желание закатить глаза.

– Я знаю, где расположен Долтар. – Она снова коснулась его волос и поняла, что они крашеные. – Из Долтара на север отправляют большое количество рабов. Но ты не похож на долтарца.

Он нахмурился.

– Правда?

– Все рабы-долтарцы, которых я знала, были коренастыми, высокими и плотными, идеально подходящими для тяжелой работы. У них большие носы и тонкие губы. А ты худощавый. Твой нос, твои губы… Ты – полная противоположность долтарцу. – Морея попыталась представить себе его с коричневой кожей, в синей одежде. Оказалось, что это легко, и, хотя в беседке стояла удушающая жара, Морея задрожала.

– Тебе холодно? – спросил юноша.

Морея улыбнулась.

– Нет. Посиди со мной.

Кирин смущенно откашлялся.

– Мне нельзя. Это… э-э… Такое правило.

– Я слышала, как госпожа Ола отзывается о тебе. Наверняка она позволяет тебе проводить время с тем, кто тебе нравится.

Из красного Кирин стал пунцовым.

– Правило установила не Ола, а я. Я не навязываюсь женщинам, которые находятся здесь. Это было бы неправильно.

– Ты не навязываешься – я хочу, чтобы ты был здесь. – Она похлопала по подушке. – Садись. Позволь мне расчесать твои прекрасные волосы. Ну пожалуйста.

– Я… – Он подошел к скамье. – Пожалуй, несколько минут ничего не изменят.

– Это просто позор, что твои чудесные волосы в таком запущенном состоянии. Зачем ты завязываешь аголе на шее? Ты себя задушишь. – Морея развязала длинный кусок ткани и позволила ему упасть на диван. Она потянулась к щетке, которую забыл другой раб, и провела ею по волосам Кирина, распутывая колтуны. Волосы доходили ему до плеч. Черная краска не пошла им на пользу. Морея обнаружила несколько золотых прядей, которые он пропустил, и несколько фиолетовых пятен в тех местах, где краска выцвела. Расчесав Кирина, она принялась массировать кожу на его голове, осторожно разминая ее опытными пальцами. При этом она наклонилась к нему, прижалась грудью к его спине. Кирин задышал чаще. Морея улыбнулась.

– Я всегда думал, что у меня странные волосы, – неуверенным тоном заметил Кирин.

– Золотые? Есть люди, которые пошли бы на убийство, лишь бы у них были такие же. Ты не должен работать здесь.

– Ты же знаешь, что это не так. Да, кстати – что произошло на репетиции?

– Нет, я хочу сказать, что ты не… ты не бархатный мальчик. Я знала музыкантов, которые выполняли те же обязанности, что и танцовщицы.

Нахмурившись, Кирин отвернулся.

– Мы снимаем здесь одну из комнат. Ола не много с нас берет, потому что мы играем для танцовщиц, но не более того.

– С такой внешностью ты мог бы заработать кучу металла.

– Не обижайся, но я предпочитаю добывать его другим способом.

Морея провела пальцами по его плечу и почувствовала, как у него по спине побежали мурашки.

– Значит, ты – огенра?

Настроение Кирина изменилось. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Я же сказал, что я долтарец. Почему ты решила, что я один из королевских ублюдков?

Морея постаралась ответить беззаботно, словно ей все равно.