Именно тогда у меня родилась гипотеза, чем хороший инженер (а я, не побоюсь этого слова, именно хороший) отличается от хорошего руководителя (а вот им меня, увы, можно назвать только в порядке безудержной лести). Так вот, оба они постоянно решают многозадачные проблемы. Только у инженера практически всегда частные задачи связаны между собой, а у руководителя — наоборот. Если связи и есть, то они проходят на уровне, выходящем за компетенцию начальника или просто недоступны пониманию на текущем уровне развития науки.

В результате я мог постоянно держать в голове два-три дела, не больше. А остальные не то чтобы забывал — они казались мне не очень срочными и всегда находилась причина их отложить на недельку-другую. И так до тех пор, пока не становилось ясно, что поздняк метаться, я снова безнадежно опоздал.

Осознав это, я возложил на секретариат небольшую дополнительную функцию. Теперь при каждом утреннем докладе мне приносили еще и папку с карточками, на которых было написано мое напоминание самому себе. Первой появилась карточка с большими буквами «ПП» и маленькой пометкой «двадцать один» в уголке. Смысл букв знал только я, остальные могли думать что угодно. Мне-то понятно, что это напоминание о пистолете-пулемете, а те, кому не положено, пусть ломают голову — поношенный презерватив или полный песец имеется в виду. Цифры же означали периодичность, с которой мне надо показывать карточку. В данном случае — через двадцать один день, или раз в три недели.

Со временем карточек стало больше, на них появились не только буквы с цифрами, но и рисунки. И что самое удивительное — эта примитивная рационализация мне действительно помогала. Как говорится, о сколько нам открытий чудных… вот не помню я, что там дальше у Пушкина.

В первые дни после занятия императорского места мне казалось, что надо срочно заменить командира лейб-конвоя генерала Черевина на кого-нибудь не столь интенсивно пьющего. Чтобы он не каждый день закладывал за воротник, а хотя бы через два дня на третий! И желательно не по литру крепкого в день. Однако, как выяснилось, Черевин справлялся со своими обязанностями вполне терпимо. Если его заменить, то первое время, пока новый человек будет входить в курс дела, станет однозначно хуже. Да и потом еще бабушка надвое сказала, и вообще — к революциям следует прибегать только в исключительных случаях! А так эволюционный путь предпочтительнее. С моей точки зрения в данном конкретном случае он заключался в том, чтобы разделить функции, кои до сих пор лейб-конвой совмещал, то есть охрану и представительство.

В какой-то мере и даже при моем участии охрана отца превратилась в одну из самых эффективных служб в империи, но все познается в сравнении. Зная, как будут охраняться первые лица в двадцатом веке, я понимал, что сделать предстоит еще очень много. Но только, блин, кому? Если я сам начну командовать своей охраной, то тут возможны всего два варианта. Либо у меня вообще больше ни на что не останется времени, либо это будет не охрана, а сборище любителей. Более того, не исключен и гибридный вариант, в котором произойдет и то, и то.

В подчинении генерала Черевина находились четыре структуры. Первая — Собственный его императорского величества конвой, то есть казаки, стоящие в карауле перед покоями императора и сопровождающие его в поездках. Вторая — Сводный гвардейский батальон, состоящий из роты дворцовых гренадер, предназначенной исключительно для парадов, и еще двух рот с функциями, примерно соответствующими военизированной охране на режимном объекте советских времен. Третья — императорские железнодорожники. И, наконец, имелась дворцовая полиция, задачей которой являлось выявление попыток организации покушений агентурными методами. Про эту не очень многочисленную службу я знал довольно мало, но, похоже, наконец-то настала пора расширить кругозор. Итак, что мне известно? Во-первых, ей совершенно точно командует полковник Ширинкин, коего я несколько раз видел, но близкого знакомства с ним пока не свел. А во-вторых, отношения Ширинкина с непосредственным начальником, Черевиным, особой теплотой не отличаются. Может, снять с милейшего Петра Александровича эту головную боль? Ну не сможет он нормально командовать полицейскими, даже если вдруг незнамо с какого перепугу протрезвеет. Но сначала, разумеется, нужно составить более основательное впечатление о полковнике. Разузнав, где именно в Кухонном каре, расположенном симметрично Арсенальному, находится его кабинет, я как-то раз после обеда отправился туда, но сюрприз не получился — Ширинкин (кстати, в штатском, чем вообще-то обремененные чинами лица не часто баловали) уже встречал меня в коридоре. То есть пока неясно, что там с моей охраной, но собственное оповещение у них работает нормально, сделал вывод я и спросил:

— Евгений Никифорович, гостей принимаете? Тогда проводите в ваш кабинет, будьте добры. И расскажите о вашей службе. Историю, задачи, трудности в их исполнении — в общем, имейте в виду, что я почти ничего о вас не знаю и считаю это неправильным.

В следующие полчаса я убедился, что полковник мастерски владеет жанром всеподданнейшего доклада, то есть умеет говорить неограниченно долго, по сути не сообщая ничего, кроме того, что у него все прекрасно, а в дальнейшем при поддержке моего величества станет вовсе охренительно.

— Ну, Евгений Никифорович, — вздохнул я, — раз уж вы не хотите говорить со мной как с человеком, придется задавать вопросы. Итак, какова была численность вашей службы вначале и как она изменялась со временем?

— На момент организации нас было сорок человек. К моменту воцарения вашего отца — около шестидесяти, в восемьдесят первом году утверждены новые штаты на сто шестьдесят человек, и тогда же численность дошла до штатной. Сейчас она превышена на двенадцать единиц, то есть нас сто семьдесят два.

— Кратко опишите круг задач.

— Своевременно выявлять подозрительных лиц, имеющих или могущих иметь контакты с императорской фамилией, а так же лиц, злоумышляющих или могущих злоумышлять против нее.

Я расхохотался, а потом объяснил:

— Второй пункт бесподобен, особенно для группы из ста семидесяти человек. Тут нужна служба с численностью как минимум в тысячи сотрудников, а если по уму, то и больше. Кроме того, даже по первому пункту есть неясности. Как вы ухитрились допустить, что явно подозрительная личность сумела устроиться на работу в Приоратский дворец? Я имею в виду Михаила Рогачева, он ведь до этого успел посидеть, причем по политической статье.

— Никак нет, ваше величество, сидел он по дурости господ из третьего отделения. Ну, а как мы его пропустили… нас же тогда было совсем мало, а работы — много, и вся она была в Питере, а не в Гатчине. Тем более Приорат тогда вообще стоял почти пустой. В общем, виноват — просто не дошли руки. Ну, а потом, конечно, навели справки, однако Михаил уже находился под вашим покровительством. Я доложил государю, и он повелел оставить все как есть, не отменяя, разумеется, наблюдения за Рогачевым.

— Надо же, как интересно. И что вы уже успели пронаблюдать, если не секрет?

— Поначалу он выполнял для вас различные деликатные поручения, а сейчас является главой небольшой службы, занимающейся сбором сведений в высшем свете Санкт-Петербурга, а с недавних пор — еще и Варшавы, Берлина и Копенгагена.