— У меня такое чувство, — сказал он наконец, пока они ждали свой заказ, — что ты о чем-то задумалась и что, возможно… — Он замолчал. В его серых глазах ясно читалось веселое любопытство. — Да, думаю, что не ошибусь, если скажу, что ты размышляешь обо мне. Я прав?

Если бы она была убеждена в том, что он предположил это из самодовольства, то обязательно сказала бы это вслух. Но она знала, что это не так. Это было просто точной догадкой в чистом виде, и она с сожалением улыбнулась, потому что он все понял.

— В некотором роде, — призналась она.

— Я должен чувствовать себя польщенным?

Она мягко засмеялась, инстинктивно включаясь в древнюю как мир игру, которую он ей предлагал.

— Это от многого зависит.

Он сидел, поставив локти на край стола, сложив руки под подбородком и пристально глядя на нее:

— От многого зависит? От чего именно?

Она снова засмеялась, наблюдая из-под ресниц за его реакцией:

— От того, насколько ты самодоволен.

Секунду он молчал, потом медленно покачал головой.

— Ты можешь быть очень жестокой, не так ли, Дерин? — мягко сказал он. — Ты можешь быть совершенно безжалостной и жестокой, и я сочувствую бедному Джеральду.

— Джеральду? — Она удивленно распахнула глаза. Это обвинение было не только неожиданным, но и нетипичным для человека, которого, как ей казалось, она знала. — При чем тут Джеральд? Мы же говорим сейчас о тебе, а не о Джеральде.

Он улыбнулся той самой кривой улыбкой, которая казалась невероятно многозначительной и от которой Дерин становилось ужасно не по себе.

— О, нам нечего обо мне беспокоиться, — сказал он, всем своим видом выражая спокойную уверенность, отчего у Дерин перехватило дух. — Я прекрасно знаю, как с тобой обращаться. Но очень сомневаюсь, что это известно Джеральду.

— Ты… ты и вправду крайне самодоволен и самоуверен! — наконец выговорила она, с раздражением обнаружив, что у нее дрожат руки, а в животе как будто что-то переворачивается.

— Возможно. — Он отвернулся, чтобы поговорить с официантом, который принес вино. На секунду она оказалась предоставлена самой себе и могла серьезно поразмыслить над тем, какое влияние, как выяснилось, оказывает на нее Доминик.

Мужчины в ее кругу были достаточно раскованны, чтобы свободно говорить о своих чувствах, и далеко не один считал ее привлекательной, о чем каждый из них и сообщил ей, не испытывая ни малейших колебаний. Она привыкла к откровенным и открытым дискуссиям о чувствах и желаниях, но никто никогда так близко не касался ее тайных эмоций, как этот мужчина, и она инстинктивно этому сопротивлялась. Он принадлежал совсем не к такому миру, как она, и у нее не было ни намерения, ни желания позволить на себя влиять каким бы то ни было образом.

— Все еще размышляешь? — осведомился Доминик, когда официант ушел, и Дерин нахмурилась.

— Может быть, я напрасно согласилась поехать с тобой в ресторан, — с сомнением проговорила она.

— Почему? Потому что ты не можешь обвести меня вокруг пальца, как ты поступаешь с Джеральдом? — спросил он и мягко засмеялся, глядя ей в глаза. Дерин опустила взгляд, прикусила губу и сделала глоток из бокала, чтобы как-то выйти из неловкой ситуации. Это было легкое белое вино. Оно защекотало ей небо, и она сморщила нос.

— Что-то не так? — спросил он. — Разве вино тебе не нравится?

— Нравится. Да, оно мне очень нравится. — В доказательство своих слов она сделала еще один глоток, на этот раз побольше, и снова сморщила нос. — Из-за вина я всегда морщу нос. Когда я его пью, у меня щекочет в носу.

Теперь он хохотал уже в открытую, и ее снова пронзило какое-то необъяснимое странное чувство, как всегда, когда она на него смотрела. Ее лицо отчасти выражало упрек, отчасти — понимание его веселья.

— Ты и в самом деле забавное маленькое создание, — отдышавшись, заметил он. — И я очень рад, что ты не отказала мне наотрез.

— А вот я уже начинаю об этом жалеть, отпарировали Дерин. — Пока что ты занимался только тем, что отпускал грубые личные замечания и смеялся надо мной.

— Мне очень жаль. — Это извинение прозвучало не слишком серьезно, да и глаза его так и лучились весельем.

— Вот как? Знаешь, а я тебе не верю.

— Но почему же?

Она опустила глаза и попыталась найти причины, мысленно сетуя на то, что не чувствует обычной уверенности в себе, а скорее ощущает себя одной из тех взволнованных, романтических девушек, которых всегда так сильно презирала.

— Потому что, по-моему, ты всегда что-то говоришь и что-то делаешь, только когда точно знаешь, что именно ты делаешь и почему ты это делаешь.

Он улыбнулся:

— Ты высказала очень глубокую мысль. Ты сама-то знаешь, что имеешь в виду?

— Конечно знаю! — вспыхнула Дерин. — А ты знаешь, как я ненавижу, когда со мной разговаривают как с глуповатым ребенком. Не поступай так со мной!

— Повторяю — мне очень жаль. Или теперь ты мне снова не поверишь?

— Я думаю, что ты все еще надо мной смеешься, а поскольку у тебя нет причины надо мной смеяться, ты не только ведешь себя грубо, но… но и к тому же невыносимо снисходительно.

— Дерин! — Он заговорил мягким голосом и накрыл ладонью ее руку, которую она положила на стол и крепко сжала в кулачок. — Не надо так сердиться, а то кто-нибудь подумает… ну, кто знает, что могут подумать люди, когда видят красивую девушку, которая явно сердится? — Он мягко сжал ее руку, и она снова испытала это волнующее ощущение, от которого у нее вдоль позвоночника побежали мурашки и задрожали руки. — Не порти наш вечер, Дерин, так жаль, если он пропадет напрасно.

Секунду она молчала. Просто сидела, а он держал ее за руку. Дерин пыталась понять: то ли она все еще сердится, то ли это какое-то другое чувство вызвало такое сильное сердечное волнение. Потом она наконец подняла глаза, посмотрела на него и слегка улыбнулась. В ее взгляде все еще оставалось выражение упрека, но она была готова заключить перемирие.

— Ладно, — сказала она, не пытаясь вырвать руку. — На этот раз тебе все сойдет с рук, потому что я хочу есть и не собираюсь бросить тебя, не поужинав.

Он засмеялся и на миг поднес к губам ее пальцы.

— Не только красива, но и корыстна, — заключил он. — Так я и знал!

Обед уже подходил к концу, когда она позволила себе проявить любопытство в том, что касалось Доминика. Возможно, ее словоохотливость отчасти объяснялась тем, что она выпила многовато вина, от которого у нее щекотало небо. Она наклонилась вперед, поставив на стол локти, вертя бокал в пальцах. Ее глаза сияли, но сейчас их скрывали темные изогнутые ресницы.

— Дом.

— Гм-м? — Он тоже наклонился вперед, как и она, но его глаза пристально смотрели на ее слегка раскрасневшиеся щеки и на красивую линию шеи. — Ты снова собираешься сказать что-то серьезное и глубокомысленное?