– Я все понимаю, – успокоила его Ирина, – поэтому так подробно и рассказываю.

– А когда вы последний раз говорили с бабой Зиной?

– Месяца два назад…

– Два месяца… Хм, даже если предположить, что она… это самое… ну…

– Скончалась, – подсказала Ирина.

– Да, если предположить, что она скончалась, то по крайней мере еще полгода… А еще какие-нибудь родственники у нее есть?

– Нет.

– А общие знакомые хотя бы?

– Не знаю я никого из ее окружения.

– А вы ничего не перепутали? Адрес там, улицу, номер квартиры. Все-таки десять лет…

Ирина безапелляционно покачала головой.

– Разберемся, – заверил ее Юрий Владимирович и потянулся к телефону. – Алло? Это РЭУ? Здравствуйте, Земцов беспокоит. Да, начальник отделения. Я по поводу Гузик Зинаиды Петровны. Да… Да… Пастухова?.. Она как раз сейчас напротив меня сидит. Что? В смысле? Как это? Хорошо… – Он опустил трубку на рычаг и смущенно произнес: – Сейчас перезванивать будет. Хочет убедиться, что я на самом деле тот, за кого себя выдаю. Вот народец!

Высокая прическа в нафталиновой кофточке перезвонила сразу. Ирина пыталась по реакции Земцова определить, какой приговор выносится бабе Зине на другом конце провода, но выражение подполковничьего лица было непрошибаемым. Наконец он повесил трубку и радостно воскликнул:

– Жива ваша баба Зина!

– Господи… – выдохнула Ирина, и слезы опять покатились по ее щекам.

– Только вот… – Земцов протянул ей сложенный вчетверо чистейший носовой платок. – Только вот выписалась она из квартиры. Седьмого июля. То ест без малого месяц назад.

– Как выписалась? – опешила Ирина. – Куда?

– Выясним, – ласково улыбнулся подполковник. – Вы телефончик свой оставьте, я перезвоню.

– А вписался кто?

– Ой… Этого я и не спросил, – рассеянно почесал макушку Земцов. – Вот, кстати, кто должен все знать.

– Вот, здесь домашний и мобильный. – Ирина протянула ему свою визитку.

– Менеджер по связям с общественностью… – прочитал начальник отделения. – Ничего себе… Я, правда, не очень себе представляю, что это такое, но на слух солидно.

– И когда мне ждать вашего звонка?

– Давайте прикинем вместе… Я попытаюсь отыскать нового хозяина квартиры, переговорить с ним. А если не удастся, то свяжусь с участковым, он походит по квартирам, поспрашивает, наведет справки. В общем, к вечеру вполне.

– Я вас так отвлекаю от дел… – растрогалась Ирина.

– Будет вам, – подполковник поднялся и, наклонившись через стол, галантно поцеловал Ирине руку. – Милиционер тоже ведь человек.

И только сейчас Ирина вспомнила, что баба Зина когда-то ей говорила о том, что хочет уехать в какую-то деревню, у ее знакомых там дом пустует, что хочет дожить свой век на земле, коровку доить, за огородом ухаживать…

– В деревню? – задумался Земцов. – А почему нет? Я бы, знаете, тоже не отказался…

Из кабинета Ирина выходила с легким сердцем. Как все-таки приятно, когда к тебе относятся с элементарным уважением, когда слушают тебя внимательно и искренне пытаются вникнуть в твои проблемы, пытаются помочь.

А на работе ее уже никто не искал, тревога оказалась ложной. Владимир Дмитриевич укатил в аэропорт провожать Свенссона.

– Как челюсть? – на прощание осведомилась секретарша шефа.

– Как у бультерьера! – отшутилась Ирина.

Руфат так и не позвонил, хоть Ирина и ждала его звонка не меньше, чем звонка подполковника Земцова.

И она не выдержала, сдалась.

– Алло, Руфаша? Это я…

– Малыш, знаешь, мне некогда сейчас, – сухо отозвался Руфат. – Перезвони попозже. А еще лучше завтра. Все, привет.

И бросил трубку. Ничего себе! Это кто еще должен трубки бросать? Наглец…

Всю дорогу до дома Ирина вслух возмущалась поведением бойфренда и пришла к выводу, что, наверное, так даже лучше будет. У него просто кончилось терпение, вот и вся любовь. Проблема разрешилась сама собой. Она не знала, как уйти, так пусть сам уходит, пусть катится куда подальше. Унижаться она не будет… Все кончено… В том случае, конечно, если он в ближайшие дни не извинится.

А подполковник Земцов оказался человеком слова, позвонил в начале двенадцатого, когда Ирина уже дремала.

– Не разбудил? – первым делом осведомился начальник отделения.

– Нет, что вы! Выяснилось что-нибудь?

– Еще как выяснилось. Вы как в воду глядели. Со слов соседей, ваша баба Зина уехала в деревню. Продала квартиру и уехала.

– А куда? В какую деревню?

– Ну-у-у, Ирина Алексеевна, это уже отдельный вопрос. Да и так ли это важно? Главное, что вы теперь переживать не будете.

– Спасибо вам, Юрий Владимирович, – проникновенно сказала Ирина. – Спасибо вам огромное…

– Да будет!.. – хохотнул подполковник. – Нынешнего хозяина квартиры сейчас в Москве нет, а как появится, я его порасспрашиваю. Может, он в курсе.

– Спасибо еще раз.

– Ну и бабуля у вас, бывает же такое…

– Выходит, бывает.

– А квартирку-то потеряли… А, Ирина Алексеевна?

– И черт с ней… Не думала об этом и думать не хочу…

Земцов обещал связаться с ней, как только появится какая-то информация о местонахождении бабули-путешественницы. На том и попрощались.

Ирина сидела на кровати, закусив губу. Было как-то обидно, горько. Да, неприязнь к сестре невольно перекинулась и на двоюродную внучку. Но есть же какой-то предел… Можно же было предупредить… Впрочем, это в стиле бабы Зины. Зачем предупреждать? Кто ей Ирина такая? Никто.

После публичного наказания порез на груди Сынка зажил довольно быстро. Впрочем, у Сынка был высокий порог боли, он и не такое стерпел бы, не поморщился.

А жизнь в монастыре представлялась чем-то занимательным и полным романтики и все еще не разгаданных загадок. Помимо вновь прибывших здесь было еще человек триста таких же убогих и покалеченных. Но те, кто со «стажем», новичков сторонились. На Сынка тоже смотрели как на новичка, а стало быть, существо низкое в социальном смысле. Кроме того, после показательного наказания Сынок на какое-то время выпал из поля внимания начальства, его не назначили ни в какую группу, и он, чужой и всеми избегаемый, просто болтался без дела. Но постепенно простодушная мордаха Сынка, его обаятельная желтозубая улыбка, готовность поделиться табаком сыграли свою роль, и у него появился свой круг общения. Паши и Саши он теперь сторонился сам.

Проще всего ему было завоевать женские сердца. Начало вхождения в коллектив было положено в швейной мастерской, где он познакомился с Цыпой и Пипеткой – двумя уже не молодыми, но все еще цветущими особами, великими мастерицами в швейном деле и певуньями. Блуждая по монастырю, Сынок прослышал нежное пение на два голоса. Привлеченный звуками русской песни – кажется, «В низенькой светелке», – он просунул нос в дверную щель и попытался втиснуть и глаз, но пение вдруг прекратилось, а дверь была прихлопнута ударом ноги вместе с носом Сынка. Сынок проронил словцо, по смыслу подобное междометию «ай!», но более сочное, после чего дверь растворилась, и пышное женское тело со всклокоченными волосами проревело в звонких и витиеватых, под стать Сынковым, выражениях вопрос, зачем, собственно, он нарушает покой скромных тружениц иглы и нитки. Сынок, нос которого подвергся значительному ущербу, простонал, что можно быть и поделикатнее. Яростная дама, исполнявшая партию меццо-сопрано в песне, схватила Сынка за сухое, жилистое плечо и втянула в комнату. При свете она осмотрела потерпевший нос и утешила с оптимистическим смешком, что до свадьбы, как видится, заживет.