—Нет.

— Каттер, — пробормотала София. — Держу пари, что это Каттер.

— Можно плюнуть на Сан-Франциско и проверить.

Мысль была заманчивая. Надежда, звучавшая в голосе Тайлера, позабавила ее. Однако София покачала головой и продолжила путь.

— Не стоит. Этот тип еще возомнит о себе невесть что. Будет лучше, если по возвращении я как следует расспрошу мать.

— Я хотел бы при этом присутствовать.

— Тай, к добру или к худу, но тут наши интересы совпадают. Теперь мы связаны с тобой одной веревочкой.

Путь с Восточного на Западное побережье был долгим. В каком-то смысле здесь был другой мир, где каждый казался незнакомцем. Он выкорчевал свои корни из нью-йоркского бетона, надеясь вновь пустить их здесь, в холмах и долинах северной Калифорнии.

Если бы дело заключалось только в этом, Дэвид не беспокоился бы. Он счел бы это приключением, азартной игрой вроде рулетки, которой увлекался в юности. Но когда человеку сорок три года и у него двое детей-подростков, ставка становится слишком высокой.

Если бы он считал, что работа в нью-йоркском офисе «Ла Кер» на пользу его детям, то остался бы там, хотя задыхался в этом царстве стекла и железобетона. Однако Дэвид стал сомневаться в этом, когда его шестнадцатилетний сын попался на краже в супермаркете, а четырнадцатилетняя дочь начала красить ногти в черный цвет.

Он потерял контакт со своими детьми и начинал терять власть над ними. Когда на Дэвида свалилось предложение компании «Джамбелли — Макмиллан», оно показалось ему перстом судьбы.

Использовать свой шанс. Начать жизнь заново.

Бог свидетель, он не в первый раз делал и то и другое. Но теперь на кону стояло счастье его детей.

— Это место находится посередине нигде.

Дэвид посмотрел на отражение сына в зеркале заднего вида. Для Мадди, сидевшей на переднем сиденье, переезд в Сан-Франциско был как выигрыш в лотерею, но девочка отчаянно притворялась, что ей скучно.

— Как, — спросил Дэвид, — у нигде может быть середина? Я никогда не мог этого понять.

Тео фыркнул, и он обрадовался. За последние дни это был первый намек на веселую улыбку.

Как он похож на мать, подумал Дэвид. Мужской вариант Сильвии. Впрочем, ни Тео, ни Сильвия этого не оценили бы. У них было много общего. Оба ценили независимость, оба хотели, чтобы в них видели личность.

Для Сильвии это означало отказ от брака и уз материнства. Для Тео… Что ж, время покажет.

— Почему тут все время идет дождь? — Мадди ссутулилась на сиденье, пряча глаза, загоревшиеся от возбуждения при виде возникшего впереди огромного каменного особняка.

— Ну, это связано с влажностью, скопившейся в атмосфере, и…

— Папа… — Она хихикнула, и этот звук показался Дэвиду музыкой.

Он снова найдет с детьми общий язык, чего бы это ни стоило.

— Ну что ж, пойдем знакомиться с La Signora.

— Нам придется так ее называть? — Мадди закатила глаза. — Как в средние века.

— Для начала называйте ее госпожа Джамбелли, а там будет видно. И постарайтесь выглядеть прилично.

— Мад не сумеет. Гики не могут выглядеть прилично.

— И жулики тоже. — Мадди, обутая в уродливые черные ботинки на пятисантиметровой платформе, неловко вылезла из машины и остановилась под дождем. Капризная принцесса, подумал отец. Длинные светлые волосы, пухлые губки и голубые глаза с миндалевидным разрезом. По-детски тоненькая и неуклюжая, она была закутана в несколько слоев черной ткани. С правого уха свисали три серебряные цепочки. На этот компромисс пошел испуганный Дэвид, когда Мадди захотела проколоть себе нос или какое-нибудь еще более неподходящее место.

Тео был ей полной противоположностью. Высокий, нескладный, с шапкой вьющихся темно-русых волос, обрамлявших красивое лицо и падавших на костлявые плечи. Глаза у него были светлее, чем у сестры, но отцу казалось, что их слишком часто затмевала печаль.

На американском сленге — молодежь, склонная к эпатажу и стремящаяся вызвать у окружающих отталкивающее впечатление.

На нем были мешковатые джинсы, ботинки (почти такие же уродливые, как у Мадди) и куртка длиной по колено.

Это всего лишь одежда, напомнил себе Дэвид. Одежда и волосы, ничего особенного. Разве он сам, будучи подростком, не бунтовал против родителей, мешавших ему проявлять собственный вкус? И разве он не поклялся себе, что с его детьми это не повторится?

Вот только носили бы они одежду хотя бы своего размера…

Он поднялся по широким ступенькам, остановился перед глубоко утопленной в стене дверью и провел рукой по своей густой платиновой шевелюре.

— Что, папа? Никак ты нервничаешь?

Насмешка, слышавшаяся в голосе сына, лишила Дэвида остатков самообладания.

— О'кей. Маленький тайм-аут.

Тео открыл рот, готовый отпустить еще одну язвительную реплику, но осекся, увидев предостерегающий взгляд сестры и напряженное лицо отца.

— Эй, ты сумеешь с ней справиться.

— Конечно, — пожала плечами Мадди. — Она всего лишь старая итальянка, правда?

Дэвид слегка улыбнулся и нажал на кнопку звонка.

— Правда.

— Подожди, сейчас я сделаю нормальное лицо. — Тео закрыл лицо ладонями, нажал, оттянул кожу, опустил глаза и скривил рот. — Нет, не выходит.

Одной рукой Дэвид обхватил за шею Тео, а другой — Мадди. Все будет в порядке, сказал он себе. Обязательно.

— Мария, я открою! — Пилар спускалась в вестибюль, держа в руках букет белых роз.

Открыв дверь, она увидела высокого мужчину, державшего под мышками двух детей. Все трое улыбались.

— Добрый день. Чем могу служить?

Вот тебе и старая итальянка, подумал Дэвид, быстро выпустив Тео и Мадди. Красивая женщина с удивленными глазами и букетом роз.

— Я бы хотел видеть госпожу Джамбелли.

Пилар улыбнулась и вгляделась в лица мальчика и девочки, словно стараясь их запомнить.

— Тут нас таких много.

— Терезу Джамбелли. Я — Дэвид Каттер.

— Ах, мистер Каттер… Прошу прощения. — Она протянула ему руку. — Я не знала, что вы должны приехать сегодня. — «И что у вас есть семья», — подумала она. О таких деталях Тереза умолчала. — Входите, пожалуйста. Я — Пилар. Пилар Джамбелли… — Она чуть не назвала свою вторую фамилию: сказывалась сила привычки. Ее надо было побороть во что бы то ни стало. — Дочь La Signora.

— Вы тоже ее так называете? — спросила Мадди.

— Иногда. Когда вы познакомитесь с ней, сами поймете почему.

— Это Маделин, моя дочь. А это мой сын Теодор.