С тех пор мы часто оказывались с Вадимом Валериановичем вместе на встречах, устраиваемых «Нашим современником» (в те годы я активно начала печататься в этом журнале, чем невероятно гордилась), на каких-то других вечерах. Помню, приходил он иногда и в политический клуб Кадетской партии, созданной Михаилом Астафьевым в бытность его депутатом Верховного Совета СССР. Мы устроили настоящий большой лекторий на проспекте Мира в здании райсовета, который собирал по средам порой до 200 человек. Кроме депутатов, которые потом вошли во Фронт национального спасения, там выступали иногда и мыслители - Кожинов, Куняев, Шафаревич, Кургинян и другие. Такие встречи продолжались до трагических событий в октябре 1993 года. Встречались мы часто и в редакции «Нашего современника», куда я захаживала, где мы подолгу сидели, комментировали, делились впечатлениями.

Меня всегда поражали выступления Кожинова. И перед аудиторией, и в телевизионных дебатах он говорил очень выразительно, ярко, но у него никогда не было ни одной митингово-крикливой нотки, так в то время распространённой и по своему, конечно, неизбежной в тот кипящий период. Это был человек с большим внутренним достоинством. Никто ему не мог навязать неприемлемый для него стиль полемики, он никогда не поддавался на провокации. Кожинов всегда оставался спокойным, и только иногда, наблюдая бессильную ярость оппонента, позволял себе ироническую улыбку мудрого человека. Причём его сдержанность сочеталась с оригинальностью, смелостью и бескомпромиссностью убеждений.

У Кожинова была потрясающая логика. Он выступал и писал понятно, доходчиво, но вместе с тем без вульгаризмов, без крикливого обличительства, беспощадно опровергая аргументы оппонентов, при этом не только не оскорбляя их, но и не используя ни одного неделикатного слова. Без такой спокойной, вдумчивой, аргументированной полемики на высоком уровне, какую вёл Кожинов, ни одно серьёзное идеологическое направление не смогло бы пробить себе дорогу с улиц в респектабельные залы, в Думу и круги чиновников, а значит, не отвоевало бы себе место в общественном сознании, с которым теперь считаются. Общество не может постоянно находиться в состоянии битвы, как не может человек 24 часа в сутки находиться в экзальтации и эйфории. И после баррикадного периода логично последовала терпеливая кропотливая работа, и она была бы невозможна без того фундамента, что строил Вадим Кожинов.

Вообще, надо заметить, в 90-е годы в Москве была очень непростая ситуация в общественной дискуссии. Царило резкое размежевание. К примеру, читатели газеты «Завтра» в руки не брали газету «Известия», и каждый в своём узком кругу замыкался, круг по-своему дичал, происходила неизбежная маргинализация всех без исключения секторов сознания. Это была общая беда. В то время как совместная полемика позволяет взглянуть на самих себя другими глазами, увидеть и свои перегибы, подумать над аргументацией вместо эмоционального задора, даёт возможность развиваться интеллектуально.

Да, Кожинов много сделал для того, чтобы спокойное недогматическое отношение к взлетам и падениям, грехам, заблуждениям и достижениям русского ХХ века пронизало и интеллигенцию. Ведь наш образованный слой, особенно гуманитарии, был гораздо больше «проутюжен» марксизмом, чем простой народ, который сохранял шукшинское отношение к действительности. В те времена встретишь столичного университетского профессора - либо марксист-ленинец, либо либерал-западник! А сторонников русского национально-державного направления, которые могли бы панорамно взглянуть на все века нашей истории было совсем немного. Разумеется, на этом фоне фигура Вадима Валериановича чрезвычайно значима.

Что мне ещё нравилось в нём - тонкое чутье в отношении тем, которых он сам не касался по неизвестным нам причинам, например, роли православия в русской истории и русском сознании. В отличие, к примеру, от уважаемого мною Сергея Кара-Мурзы, объявившего советскую цивилизацию чуть ли не вершиной русской национальной идеи и предпочитающего вообще не замечать ни православия, ни полной антихристианской сути догматического марксизма-ленинизма. Кожинов, хотя и не производил впечатление церковного человека, никогда не делал идеологических обобщений, которые могли бы его скомпрометировать как мыслителя, игнорирующего целые пласты философской картины мира в историческом сознании.

Блестящий знаток литературы и литературовед, он стал еще и подлинным культурологом. В его работах, где он размышляет о мировой истории, сравнивая культурное своеобразие Запада и России, представлен блестящий сравнительный анализ культурно-исторического сознания.

Во многом благодаря именно Кожинову у нас на выходе из «перестройки» начала все же оформляться третья общественная сила, которая выходила за пределы послереволюционного мировоззрения и спора между Октябрем и Февралем 1917 года. В лице Вадима Валериановича русское патриотическое чувство и движение были воплощено в высшей интеллектуальной форме, но при этом не чуждой народному протесту, а выражавшей его цивилизованно и убедительно, что было залогом его будущего становления и разрастания. Ведь следует признать, что в 90-е годы в патриотическом лагере - конечно, неизбежно и закономерно - было очень много маргинального, которое никогда не могло бы занять достойного, уважаемого места в обществе и политике.

Беседу с Н.А.Нарочницкой вел Илья Колодяжный

13 июля 2010г.

14 апреля наша страна будет отмечать 150-летие со дня рождения Петра Столыпина, с 1906 по 1911 год исполнявшего обязанности премьер-министра Российской империи. Его назначили на высокий пост в сложное время, когда общество было крайне поляризовано. Реформатор и патриот, он всем сердцем любил Россию и за пять лет значительно укрепил ее могущество. На своем посту Петр Аркадьевич пережил 10 покушений, но одиннадцатое, к несчастью, достигло своей цели. О великом премьер-министре великой России «Смена» беседует с известным историком и политологом Натальей Нарочницкой.

Реформы бывают разными

- Наталья Алексеевна, как вы сами оцениваете деятельность Петра Аркадьевича Столыпина?

- Думаю, Столыпин был единственным в России XX века ярым реформатором и одновременно ярым охранителем национального кода России и русских. Его реформы были рассчитаны не на применение каких-то заимствованных форм и институтов, которые бы полностью ломали сердцевину национальной жизни и разрушали государство, - они были нацелены на мобилизацию огромных внутренних ресурсов народа. Этим он отличается и от большевиков, и от левых либералов, которые требовали сначала все сломать, а потом начать строить. Столыпин, в отличие от них, не был готов ради каких-то надуманных кабинетных теорий жертвовать национальными интересами. Он отлично понимал, что в огромной и многоукладной стране нужны последовательные, но постепенные перемены. Хорошо известно его высказывание, что для реализации реформ в России нужно двадцать лет без войн и революций, с внутренней стабильностью. Именно поэтому он и бросил тем, кто хотел разрушить все до основания, свои знаменитые слова: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»