– Да? Ну что еще? – Слушая, что ему говорили, он терся головкой члена о мой сосок. – Мне все равно. Бери любое.

Он отключился и чертыхнулся. Слез с меня и подошел к окну. У него уже не стояло. Он принялся мастурбировать, но это не помогло. Тогда он вернулся ко мне, присел надо мной, широко расставив ноги, и сказал:

– А ну помоги мне своим симпатичным ротиком.

Я непроизвольно отвернулась, но он схватил меня под подбородок, открыл мне рот… и запихал туда свой вялый член.

Я давилась и кашляла, по щекам текли слезы. Похоже, Дага это заводило – у него снова была эрекция.

– Обычно я дожидаюсь Кэндис, но на этот раз, кажется, не дождусь, – сказал он.

Он вытащил член у меня изо рта, рывком раздвинул мне ноги, и уже в следующий миг я рассталась с девственностью. Он быстро кончил, а я все еще была жива. Он так и лежал на мне, не вынимая, когда дверь открылась и вошла Кэндис с пивом.

– Ну, ты козел! Что ж ты меня не дождался?

– А ты б еще дольше ходила, – огрызнулся он.

Кэндис все равно открыла банку и протянула ее Дагу. Потом открыла еще одну банку и сделала жадный глоток. Третью банку она открыла и поставила на пол рядом со мной.

– Ты теперь в роли доброй хозяюшки? – спросил Даг.

– Ей тоже хочется пить. Да, Морган?

Без всяких церемоний она взяла складной нож и перерезала скотч, освободив мне одну руку. Теперь я смогла сесть, и когда я села, задранная футболка упала, закрыв мою голую грудь. Меня мутило от одной только мысли о том, чтобы пить с ними пиво, но я не хотела их злить. Я взяла банку и заставила себя отпить глоточек.

Кэндис взглянула на часы, стоявшие на комоде, к ножке которого все еще была примотана моя вторая рука.

– Тебе пора на работу, – сказала она Дагу.

– У меня тут есть чистая рубашка? И не говори, что ты только с автобуса из Цинциннати.

Кэндис подошла к шкафу и достала мужскую рубашку с длинным рукавом.

– У тебя будет время подбросить ее обратно на автовокзал? – спросила она.

Она перерезала скотч, державший мою вторую руку, швырнула мне джинсы и сумку. Даг вывел меня из подъезда и затолкал в белый фургон. Я очень надеялась, что он действительно отвезет меня на автовокзал. В дороге он слушал радио, какую-то ретростанцию. Я тихо радовалась про себя, что мне не приходится с ним разговаривать. Я сидела в кузове, забившись в угол, и наблюдала за тем, как Даг трясет головой в такт музыке. Подъехав к зданию автовокзала, он выключил радио и сказал:

– Когда я тебя выпущу, не оборачивайся, пока не досчитаешь до шестидесяти. Если не хочешь встретиться со мной снова.

Я обернулась, только когда досчитала до шестисот.

Как только закончилась лекция, Амабиле взял меня за руку и сказал:

– Пойдем со мной.

Он вывел меня из аудитории прежде, чем кто-то успел со мной заговорить. Он сказал, что у него есть запасной шлем, и предложил подвести до Райкерса на мотоцикле. Мы с ним проходили «тюремную» практику в одно и то же время, а на прошлой неделе я уже пропустила сеансы, и теперь мне надо было наверстывать упущенное. Я не собиралась становиться практикующим психологом, но для того, чтобы получить диплом, надо было отработать семьсот клинических часов. Райкерс – тюрьма предварительного заключения, это значит, что тамошние заключенные либо еще ожидают суда, либо их осудили на срок меньше года. Мои пациенты согласились на встречи с психологом, надеясь, что это зачтется им на суде. Поскольку практически все заключенные в Райкерсе (в среднем четырнадцать тысяч человек единовременно) ожидали суда, все они были «невиновны».

Амабиле проехал по не отмеченному на картах мосту Райкерс-Айленд – по-другому на остров попасть невозможно, разве что только по морю. На вводном занятии нам рассказали, что во время Гражданской войны на Райкерсе располагался учебный полигон. Тюрьма открылась здесь в 1932 году.

В 1957 году на остров упал пассажирский самолет, вылетевший из аэропорта Ла Гуардия в Куинсе. На борту находилось девяносто пять пассажиров и шесть членов экипажа. Двадцать человек погибли, семьдесят восемь получили ранения. И сотрудники тюрьмы, и заключенные сразу прибыли на место аварии, чтобы помочь уцелевшим. Из пятидесяти семи заключенных, участвовавших в спасательных работах, тридцать были освобождено досрочно, а еще шестнадцати сократили срок заключения на полгода.

Также нам рассказали, что с 1965 по 1981 год в тюремной столовой висел рисунок Сальвадора Дали, который тот подарил тюрьме в качестве извинения за то, что не смог присутствовать на лекции по искусству для заключенных. В 1981-м рисунок перевесили в центральный вестибюль для сохранности. В 2003-м его украли сотрудники тюрьмы и заменили подделкой.

Райкерс – это не просто тюрьма, а целый городок. Здесь есть школы, поликлиники и больницы, стадионы, церкви, спортивные залы, центр реабилитации бывших наркоманов, продовольственные магазины, парикмахерские, пекарня, прачечная-автомат, электростанция, швейная мастерская, типография, автобусный парк и даже автомойка. Это самая большая исправительная колония в мире.

Я принимала пациентов в крошечной пристройке у одного из тюремных корпусов, где флуоресцентные лампы горели семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки. Телевизор работал с семи утра до полуночи. Заключенные ходили в оранжевых спортивных костюмах. Ощущение было такое, что эти люди живут на большом автовокзале в ожидании междугороднего автобуса, который никогда не придет.

После обычной процедуры: проверка документов, обыск, выдача временных пропусков – нас с Амабиле провели по лабиринту запутанных коридоров с решетками на окнах и дверями, которые могли открыть только охранники.

Кабинет, который я делила с тремя сокурсниками, был меньше стандартной камеры, от силы два на три метра. Там стояло два одинаковых складных стула и одинокий запирающийся шкафчик.

Моим первым пациентом в тот день был худой белый парень со стрижкой под ежик и деформированным ухом. Его приговорили к девяти месяцам тюремного заключения за эксгибиционизм в музее «Метрополитен», в зале древнегреческой скульптуры. Он встал в конце строя обнаженных мраморных тел и дождался, пока в зал войдут девочки-школьницы на экскурсии. Он не раскаивался в содеянном и упорно твердил, что ни в чем не виноват, что он якобы и не заметил, как у него расстегнулась ширинка.

Наши беседы он всегда начинал с анекдота, и я не всегда понимала, чего он добивается: хочет смутить меня или очаровать. Но ладно бы лишь начинал – он отвечал анекдотами на все мои вопросы.

– Заключенный говорит тюремному доктору, – начал он прямо с порога. – «Слушайте, доктор! Вы удалили мне гланды, аденоиды, селезенку и одну почку. Может, вы уже вытащите меня из тюряги?» А доктор ему отвечает: «Конечно, вытащу… по частям!»

– Вы хотите, чтобы я попыталась вытащить вас отсюда? – спросила я.