– Пообедаем в харчевне, горячего хочется.

А приблизились – в селе крики слышны, визг. Из избы выбежала простоволосая женщина, за ней явно один из воинов армии Болотникова. На голое тело кафтан надет с чужого плеча, рожа дикая совершенно. Мужик женщину за волосы схватил, повалил, сарафан задрал, портки с себя снимать стал. Афанасий сплюнул.

– Голытьба подзаборная бесчинствует!

Михаилу увиденное не по душе. Прибить бы насильника. Но с другой стороны – свой, из разбитого войска Болотникова. А ещё – неизвестно, сколько вот таких «воинов» в селе. Да и не воины это, отребье, потерявшее совесть и честь. А может – никогда её не имели. Как образно написал в своё время ленинградец Даниил Гранин, совесть в человеке – это малое представительство бога. И парням противно, но сдержались, мимо прошли. Из следующей избы истошный детский крик. Не выдержал Михаил, туда побежал. Страшная картина открылась. На полу мёртвая, вся в крови, мать. Обезумевший от вседозволенности и крови холоп саблей рубит крестьянина, буквально на куски. На полатях испуганные дети кричат, ручонками глаза прикрыли. Это уже беспредел. Выхватил Михаил пистолет, выстрелил в голову татю. Не воин это, убийца, садист безжалостный. Таким место в аду, а не на земле. Убийца рухнул, дети от грохота выстрела замолчали. Следом за Михаилом в избу вбежали его парни. От увиденной картины застыли. Кир спросил:

– За что же он так с селянами?

Михаил лишь плечами пожал. Для садиста, маньяка, убийцы жалость неведома и причина не нужна. Ему поизгаляться надо, власть над слабым показать. Михаил внутри кипел от негодования.

– Парни, вы сами холопами были, в деревнях жили. Если бы с вашими родителями так? Ни за что?

– Говори, атаман, что делать?

Парни решительно настроены были. Сами убивали, но то в бою, не бесчинствовали. В армию Болотникова пошли за справедливость сражаться, за землю, за сносные условия жизни и работы. Конечно, в боях зачерствели душой, но увиденное их потрясло.

– Идём по избам, накажем всех, кто бесчинствует, зло творит.

Михаил за стол уселся, пистолеты перезарядил. Сабли у него не было, под ногами путается, да и привычнее пистолеты. Как последний шанс на выживание – нож есть. Так и пошли по селу, заходя в каждую избу по пути. Во многих избах избитые, покалеченные, а то и убитые. А мучителей не видно. Подступился к селянину Михаил:

– Кто обидел? Где они?

– Не ведаю, ушли.

– Куда ушли?

Селянин принял их за ту же шайку, явно боялся. Мужик молчал, от страха пальцы на руках мелко дрожали.

– Успокойся, мы грабить и убивать не будем. Губным старостой посланы мучителей покарать.

Откуда взялись слова про губного старосту, Михаил сам не понял, ляпнул для убедительности. У парней лица удивлённые, тоже не ожидали. В уездах и губерниях были губные избы, во главе губной староста из дворян, при нём целовальники, дьяк и целый штат помощников. Губные избы осуществляли полицейские и карательные функции, местное самоуправление. Военное управление уездом или губернией осуществлял воевода, тоже назначавшийся из дворян служивых. Ему подчинялись все войска и военачальники на вверенной территории. Воевода отвечал за укрепления городов, их оборону, командовал постоянным войском, проводил смотры и проверки дворянского ополчения, следил за обучением военному делу, выдавал жалованье, поступающее из казны, осуществлял судебные функции в случае войны, воинских преступлений.

Мужик обрадовался, сразу доверием проникся, надеждой. Ох, наивный, словам поверил. Вышел из избы, рукой показал:

– Через две избы вся шайка собралась, бражничают, девок да баб сильничают!

– Собирай мужиков, пусть вилы берут, топоры. Пусть по избам пройдут. Где воры, пусть на месте убивают.

В те времена всех преступников ворами называли, хоть убийц, хоть конокрадов, хоть насильников. Отсюда и прозвище Лжедмитрия II – «Тушинский вор».

Мужик побежал собирать односельчан, кто жив остался и способен сопротивление оказать. А Михаил и его парни в избу, где гулянка разбойников в разгаре. Никакие они не воины за справедливость, коли бесчинства творят. На крыльце Михаил остановился, оба пистолета из-за пояса вытащил, курки взвёл, сказал Киру:

– Дверь отворяй.

Вошли в сени, потом в саму избу. О, пьянка в разгаре, за столом пять пьяных морд, все уже в подпитии. Ещё двое на полу в углу девок насилуют. Михаил сразу пистолеты вскинул, выстрелил прицельно в одного разбойника, во второго. А парни его за сабли и разбойников за столом рубить. Пьяные да наглые отпор дать не сумели. Две минуты, и все сидевшие за столом мертвы. Насильники вскочили, пытаются портки подтянуть. А оружие их – сабли, на полатях валяются, и добраться до клинков возможности нет. Парни не дают.

– Кир, ищи верёвку и вяжи.

– Ты кто такой? Командовать взялся!

– Афанасий, отрежь ему язык поганый, чтобы не гавкал!

– Лучше причиндалы, ему они не пригодятся.

Разбойник в сторону прыгнул, схватил железную кочергу, стоявшую у печи. Афанасий сделал выпад, уколол саблей в грудь. Разбойник кочергу обронил, за кровящую рану схватился. Афанасий вторым ударом в грудь добил, всё равно не жилец. Второй насильник глаза выпучил, стоит ни жив ни мёртв, язык к нёбу присох, только мычит. Кир верёвку принёс, руки связал.

– Выводи во двор, пусть селяне своё слово скажут.

Девки, что в избе были, выбежали, к своим избам помчались. А народ уже и сам спешит к избе, где разбойники бражничали и смерть свою нашли. Когда собралась толпа, стали кричать:

– Отдайте нам его, на части разорвём душегуба!

Насильник съёжился. Он один и без оружия, а товарищи его уже мертвы, с апостолом Петром разговаривают. Куда и хмель из дурной головы девался. Ни один человек в его защиту не выступил.

– Миряне! – поднял руку Михаил. – Что с татем и насильником делать будем?

– По Ярославовой правде – повесить! В назидание другим и аз отмщение, – выступил вперёд крестьянин в изрядных летах, с седой бородой.

Селяне дружно его поддержали:

– Вздёрнуть его! Вздёрнуть!

– Кир, веди его к дереву, заслужил.

Разбойник дёргаться начал, ругаться нещадно. Михаил рукоятью пистолета ему в зубы дал.

– Попридержи поганый язык! Лучше молитву сочти!

Разбойник выбитые зубы выплюнул. А селяне уже и верёвку принесли, через крепкий сук берёзы перекинули, петлю завязали. Разбойника схватили, подтащили к дереву, петлю на шею набросили, за другой конец верёвки схватились, стали натягивать. Разбойник в воздух поднялся, задёргался, а через время стих.

– Бросьте его и тела других, что в избе, в лес, на съедение зверям диким. Не достойны твари эти христианского погребения и отпевания! – сказал Михаил. – Души их чёрные уже в аду и мучиться будут вечно.