Запыхавшиеся близнецы в распахнутых пальто и запятнанных красным белоснежных шарфах пинками прокатили мимо него переставшего сопротивляться Активиста и столкнули его с невысокого обрыва. Внизу раздался тяжелый всплеск. Один из близнецов, скинув прямо на траву запачканное кровью дорогое пальто, спрыгнул следом, ухватил лежавшего лицом вниз на прибрежной отмели Активиста за волосы, оттащил его подальше от берега и окунул головой в воду. Некоторое время Шараев не подавал признаков жизни, потом вдруг начал конвульсивно биться, булькая и пуская пузыри. Одинаковый, бешено скаля безупречные зубы, удерживал его голову под водой.

Кровь, сочившаяся из порезанных крыльев его носа, редким дождиком капала в реку.

– Не увлекайся, Одинаковый, – не оборачиваясь, сказал ему Кудрявый. – Спроси, может, он передумал?

Одинаковый рывком выдернул голову Активиста из воды.

– Кудрявый спрашивает: может, ты передумал? – прорычал он.

Виктор мучительно закашлялся, тряся головой и разбрасывая во все стороны тяжелые ледяные брызги. Потом его вырвало водой пополам с кровью, и наконец он нашел в себе силы едва слышно прохрипеть:

– Да.

– Он говорит, да! – продублировал его ответ Одинаковый.

– Хорошо, – сказал Кудрявый. – Оставь его.

Одинаковый выпустил волосы Виктора, и тот снова упал в воду, едва не захлебнувшись. Пока он слабо барахтался на полуметровой глубине, борясь за свою жизнь, его мучитель успел легко и словно бы вовсе без напряжения вскарабкаться на обрыв. Кудрявый жестом отпустил его, и Одинаковый зашагал к джипам – переодеваться и заклеивать пластырем порезы на физиономии.

Прошло не менее получаса, прежде чем Виктору удалось взобраться на низенький, высотой чуть больше человеческого роста обрыв. Несколько раз он срывался, с плеском падая обратно в воду и увлекая за собой целые груды песка. Но в конце концов и эта пытка кончилась, и он обессиленно вытянулся на краю обрыва, положив голову на откинутую в сторону руку.

Кудрявый к этому времени успел расправиться с шашлыком и теперь, развернувшись лицом к реке, с интересом наблюдал за потугами Активиста, мелкими глотками попивая благородный скотч и покуривая американскую сигарету. Когда Шараев выполз наконец на край обрыва и улегся там, тяжело дыша и закрыв глаза, Кудрявый снова заговорил:

– Это тебе наука, сопляк; на чужой каравай рот не разевай. Еще раз залезешь ко мне в карман – подохнешь, как собака, и могилу никто не найдет. Сейчас ступай домой, отлежись и подумай. Убегать не пытайся – из-под земли достану. Уберите их, – повернулся он к охране.

Через несколько минут Активист, Тыква и Телескоп оказались за воротами. Негреющее осеннее солнце уже спряталось за верхушки деревьев, в лесу быстро темнело.

Шараев огляделся по сторонам, но машины нигде не было видно. Он полез в карман куртки и с отвращением выгреб оттуда совершенно размокшую пачку сигарет.

– С-суки, – процедил он. – Козлы.

– Насчет козлов, – вмешался Тыква. Он стоял напротив Виктора, слегка покачиваясь, и смотрел на него в упор.

Лицо его напоминало жуткую африканскую маску, и Активист подумал, что его собственная физиономия наверняка выглядит немногим лучше.

– Ты что-то хочешь сказать? – устало спросил он, стараясь не выпускать из поля зрения Телескопа, который уныло раскачивался из стороны в сторону, сидя прямо на дороге. Очки его куда-то исчезли, а вся физиономия была причудливо разрисована подсохшими кровавыми разводами.

– Сказать? – медленно переспросил Тыква. – Я думал, это ты хочешь мне что-то сказать.

– Про Машку, что ли?

– Допустим.

– Черт, нашел время… Слушай, ты ведь ей не муж, а всего-навсего брат. Бабе семнадцать лет. Много ты знаешь девственниц семнадцати лет? Или ты предпочел бы, чтобы ее трахал какой-нибудь сопляк с немытым членом и с косяком на губе? Где-нибудь в подвале на груде угля, а? Это было бы лучше?

– Ты, козел, – прохрипел Тыква, страшновато вращая глазами. – Она моя сестра, понял? Ты трахал мою сестру!

– Ну и что? – все так же устало спросил Активист. – Хочешь дать в морду? Давай, только поскорее. Надоело здесь торчать.

Тыква нерешительно поднял кулак и бессильно уронил его вниз. Вяло махнув рукой, он повернулся к Активисту спиной и медленно побрел по дороге в сторону шоссе.

Шараев пожал плечами и двинулся следом – просто потому, что больше идти было некуда. Оглянувшись, он увидел, что Телескоп плетется за ним, отставая метров на десять-пятнадцать. С Телескопом еще следовало разобраться, но сейчас у Активиста не было на это ни сил, ни желания.

На машину они наткнулись в полукилометре от дачного поселка, недалеко от выезда на шоссе. Серебристая «Лада» сиротливо стояла у обочины. Ключ торчал в замке зажигания. Активист обессиленно опустился на водительское сиденье и первым делом полез в пепельницу. Выбрав бычок подлиннее, он закурил и, подождав, пока Тыква и Телескоп усядутся, запустил двигатель. Привычно обежав взглядом приборную панель, он обнаружил, что указатель расхода топлива стоит на нуле.

– А, чтоб ты сдох, – проворчал он и выключил зажигание.

– Что? – спросил Тыква.

– Бензина нет. Надо заправиться.

– Чем заправиться?

– Канистра в багажнике. Помоги.

– Помоги тебе… – буркнул Тыква. – Половой гигант.

– Перестань, – поморщившись, сказал Виктор. – Ну хочешь, я от нее отвалю?

– Да какая теперь разница. – вздохнул Тыква и тяжело полез из машины.

Виктор прихватил ключи и выбрался следом. Вдвоем они подошли к багажнику и заглянули вовнутрь. Канистра была на месте. Кроме канистры, в багажнике находился труп в бело-голубой болоньевой курточке, грязных джинсах и расшлепанных белых кроссовках. Голова его была прострелена навылет, и весь багажник был перепачкан кровью.

В углу, рядом с запаской, стояла дорожная сумка Активиста, поверх которой, брошенный чьей-то торопливой рукой, валялся его старенький «вальтер». Активист молча взял пистолет в руку и понюхал ствол. От ствола остро разило пороховой гарью.

– Ага, – ответил он на вопросительный взгляд Тыквы. – А ты как думал?

– Вот же суки, – почти простонал тот. – Вот животные!

– А что? – устало сказал Активист. – Очень удобно.

Нам теперь долго придется за ними дерьмо выгребать.

Тыква хватил кулаком по крыше кабины, зашипел от боли и ринулся к задней дверце.

– Нет, – сказал он, – я его все-таки убью! Вылезай, урод! – зарычал он, распахивая дверцу. – Вылезай, долбаный стукач, я тебя кончать буду!

Рывком выдернув из машины скрюченного, прикрывающего руками голову Телескопа, он швырнул его на грязную обочину и успел дважды пнуть в живот, прежде чем Активист остановил избиение.