Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Молодец! – сказала Маринка. – Правильно сделала, что не стала развязывать узлы. Да ты и не смогла бы! Меня их вязать дед научил, настоящий морской волк. Пусть посидит, дура длинноногая, подумает хорошенько, как отбивать чужих мужиков.
– Это же ты собралась у нее отбивать! – возмутилась Настя. – Неужели тебе ее не жалко?
– Нисколько, – признала подруга.
– Все равно рано или поздно она вырвется на свободу. Вернется же к ней Копейкин! Он и отвяжет.
– Лучше поздно или никогда. Пусть возвращается, – и подмигнула Настене.
Легкий на помине Женька на своем автомобиле уже заезжал во двор. Он спешил, припарковался кое-как, быстро хлопнул дверцей, не поставив машину на сигнализацию, и намеревался пробежать мимо подруг, стоявших у подъезда.
– Привет! – остановила его Маринка, заслоняя своим телом проход. – Как дела? – она хитро прищурилась.
– Отвратительно, – сообщил Копейкин, пытаясь обойти ее с другой стороны. – Нонночку кто-то закрыл с обратной стороны! Она не может выйти из квартиры!
– Ой-ей-ей, – запричитала Маринка и кинулась обнимать Копейкина, – горе-то какое! Надо же было такому случиться! Как же мне тебя жалко-то, бедненький, спешил, все бросил…
Настя стояла с круглыми глазами и смотрела, как проворно подруга засовывала в карман Копейкину остатки каната. Тот, ничего не подозревающий, продолжал вырываться из ее цепких объятий и рваться на выручку своей невесты.
– Ну, иди, иди, – расправившись с карманом, Маринка похлопала Женьку по плечу. – Удачи тебе!
– Ты такая, – он обернулся на ступеньках крыльца, – такая чуткая! Если бы не Нонночка…
Махнул рукой и скрылся в подъезде.
– Если бы да кабы, – грустно повторила Маринка.
– Зачем ты засунула ему веревку в карман?
– Зачем-зачем… Чтобы жирафа устроила ему скандал.
Настя обомлела – ее подруга оказалась изощренной стервой. Мало того, что закрыла несчастную девицу на полдня, так еще и умудрилась организовать такую подставу! Женька развяжет свою невесту, та кинется его обнимать, наткнется на битком набитый карман, выудит обрезки каната… если тот и сумеет оправдаться, то подозрение все равно останется. Ведь Маринка говорила, что Копейкин признавался в том, что ему не нравится профессия невесты. Он банально ревновал свою девушку. Получится, что из-за своей ревности он ее, так сказать, зафиксировал в квартире. Ужасно получится, бедный Копейкин.
Впрочем, она должна жалеть не его, а подругу, у которой из-за этой любви поехала крыша.
– Сейчас обниматься начнут, и она обнаружит… – мстительно подумала вслух та. – Может быть, мне проколоть ему колеса? – Марина перевела взгляд на синий автомобиль и сама себе ответила: – Нет, не стоит. Тогда он останется у жирафы навсегда. Ты слышала, как он сказал: «Если бы не Нонночка»? Как-то трагически прозвучало, не находишь? С таким надрывом, словно это его крест, который он обязан носить по жизни. Нужно избавить его от этой Голгофы. Ничего, сегодня все получилось так, как я рассчитывала. Надо же, службы спасения приехали только к обеду и никого не спасли! Я могу на них рассчитывать и в следующий раз.
– Следующий раз?! – испугалась Настя. – Что ты собираешься сделать еще?!
– Есть некоторые предположения относительно современной молодежи, растущей в условиях полного безденежья, – мрачно сказала Маринка. – Сейчас забегу в соседний подъезд, письмецо одно брошу, и мы вернемся на свои рабочие места. В отличие от этой жирафы нам есть что делать. Кстати, осталось время и для перекуса.
– Какое письмецо? – заволновалась Настя. – Кому?
– Я тебе потом все расскажу, – пообещала Маринка и добавила: – Боюсь, как бы ты не сглазила.
Настя не верила подобным россказням: кто-то кого-то сглазил, кто-то на кого-то навел порчу, кто-то кого-то приворожил. Если последнее было бы возможно, то она решилась бы на этот шаг, не задумываясь. Приворожила бы к себе Владика, вышла бы за него замуж и целыми днями любовалась бы его привлекательной внешностью. А поговорить? Поговорить они могли бы о литературе. Разве это плохо – говорить о высокохудожественных произведениях? Постоянно говорить об одном и том же, безусловно, плохо. Вот если бы Владик мог поддержать разговор о покупках, современном стиле, если бы с ним можно было обсудить какой-нибудь винтаж… Показать ему выбранное платье! Интересно, как бы он его оценил?
Нет, разговаривать с Владом о высоком больше не хотелось.
Но так хотелось с ним разговаривать! А Римма постоянно торчала у себя, и не было никакой возможности как бы невзначай поинтересоваться, мол, а где же ее кавалер, придет ли ее встречать сегодня. Настя представила, как она зайдет в кабинет и задаст эти вопросы Вишневской, та от удивления уронит авторучку и наговорит ей гадостей. И правильно сделает, между прочим. Это похоже на соблазнение чужого бойфренда. До чего они с Маринкой докатились! А что делать, если в их возрастной группе все нормальные мужчины уже пристроены к дамам сердца?!
Вишневская совершенно не подходит на роль дамы сердца Владика. Нисколечко, ни чуть-чуть. Римма смотрится с ним мамашей, заботливо опекающей ребенка и ограждающей его от назойливых девиц. Да, Настя назойлива. И это результат Маринкиных внушений и профессорских брошюр.
Настя поднялась и открыла дверь, надеясь поймать Римму, когда та отправится курить к излюбленному подоконнику. Специально отведенного для этого места в загсе не было. Из всех дам курили только двое: Шаманская в своем кабинете и Римма у подоконника. Сегодня она там не появлялась. Настя расстроилась. Неужели бросила?
Как-то Римма признавалась ей, что бросать курить ей нельзя ни в коем случае, тогда она сразу же поправится. Один раз она попыталась бросить вредную привычку, собираясь вести здоровый образ жизни и бегать по утрам вдоль набережной. Тогда у нее намечался роман с одним бегуном. Но так и не смогла. Вернее, бросить-то бросила, да вот только на жесткой диете усидеть не смогла. А спортивный кавалер, завидев ее непомерно округлившиеся формы, выбрал для своих забегов другую партнершу.
Наконец-то Настя дождалась счастливого момента: Римма, крутя в руках сигареты и зажигалку, направилась к подоконнику. Оставалось лишь придумать причину, ради которой стоило к ней присоединиться. Времени на размышления практически не было.
– Привет! – Настя устремилась к подоконнику. – Римма! У меня записались на имянаречение на следующую неделю, ты будешь свободна?
– Привет, – буркнула та, – а почему, собственно, я? Сама проведи церемонию.
– Шаманская будет против, – искренне вздохнула Настя.
– Глупости, – отмахнулась Римма, – к этому времени она уже забудет, что была против, и станет думать, что всегда была за. Мне бы твои заботы, Перепелкина!
– У тебя что-то случилось? – сострадательно поинтересовалась Настя.
– Случилось, – вздохнула Римма и поделилась.