— А мне как-то не особо везет с бабами, — сказал Мик, явно напрашиваясь на сочувствие. — Не знаю, что неправильно делаю. Выгуливаю их, выпивку им покупаю, пиво, эль, чего покрепче, кохтейли всякие. Я даже им жрачку покупаю, ежели голодные, так ты мне скажи, цыпочка, в чем моя ошибка?

Молодая женщина с геометрической прической пробормотала под нос: «О боже» — и ударила книгой о стол.

Мика несло:

— Брату не надо бы на этой бабе жениться, это же сука из Истерхауса. Она за него только из-за бабок выходит, он же подрядчик.

— В какой отрасли? — спросил премьер-министр.

— А в любой, — хохотнул Мик. — Ему самому работать не приходится, передает заказ другому субподрядчику, а тот другому и так далее — понятно? — Мик долго и громко смеялся.

Джек закрыл глаза и позволил перестуку колес, которые бежали по рельсам, уложенным субподрядчиками, убаюкать себя до полусознательного состояния. Сквозь дрему он слышал, как Мик рассказывает премьер-министру, что из того выйдет кому-то «милая женушка», так почему бы им не встретиться и не глотнуть чего покрепче после свадьбы братишки? Да и вообще, почему бы Эдвине тоже не пойти на свадьбу? Он бы с гордостью явился в церковь под ручку с Эдвиной. Вот он сейчас позвонит брату и закажет лишнюю гвоздику.

Джек услышал, как премьер-министр сбивчиво оправдывается:

— Вы так добры, только, видите ли, я в Эдинбург очень ненадолго, и, так сказать, мы с Джеком будем так замяты, так что, так сказать, очень мило с вашей стороны, по не стоит беспокоиться насчет гвоздики, так сказать.

Однако Мик разозлился и решил обидеться.

Премьер-министр на всякий случай попросил прощения и у женщины рядом. Та неуклюже встала и вышла в проход, сжимая мобильный телефон. Она посылала сообщение, и ее ловкие пальцы продолжали набирать слова, когда премьер-министр, спотыкаясь, побрел в туалет в другом конце вагона. Ему хотелось где-то уединиться и подумать не только о налоге на использование свалок и его уродливых последствиях, но и о тревожном открытии: в одежде жены ему удобнее, чем в собственной.

Премьер-министр сел на стульчак и принялся искать в сумочке помаду и румяна. После бритья прошло по меньшей мере десять часов, и уже пробивалась щетина. Он растирал румяна по лицу, пока оно не покрылось маской цвета печенья, затем тщательно прошелся помадой по контуру губ. Порепетировал перед зеркалом женские выражения лица.

Поправив черные кудри, норовившие съехать набекрень, премьер-министр решил, что он скорее блондинка, чем брюнетка, и потому в Эдинбурге попросит Джека сиять мерку с его головы и пошлет купить новый парик, что-нибудь в духе Мэрилин Монро из фильма «Некоторые любят погорячее»[34]. С этим фильмом он себя теперь ассоциировал вполне конкретно. И пускай Джек выберет еще разных нарядов поинтереснее. Уж если быть женщиной, то чувственной и шикарной. Совсем не хотелось провести неделю женщиной в невзрачной и неброской одежде. Премьер-министр все еще жалел, что дал себя отговорить от высоких каблуков. Он был уверен, что немножко практики, и он бы освоился.

В отсутствие премьер-министра Джек не упустил шанс поболтать с Миком. Он наклонился к нему и очень тихим голосом сказал:

— Еще слово сестре — и я тебе башкy оторву и продам в зоопарк на корм львам.

Среди немногих фактов, известных Джеку об Эдинбурге, он помнил, что кроме Трона Короля Артура[35]и ежегодного фестиваля искусств там есть зоопарк.

Цедя пятую банку, Мик уважительно кивнул. Он и сам поступил бы точно так же, если бы чужак в поезде стал клеиться к его сеструхе.

В дверь туалета яростно забарабанили, и грубый голос проорал:

— Какого хера ты там застрял?

Но премьер-министр чистил зубы и не мог остановиться. Он сделал только сто двадцать два движения щеткой, и оставалось еще семьдесят восемь. Чистя зубы, он думал об Адель: как она отнеслась к вести, что он в командном бункере и на неделю отрезан от мира? С самой первой их встречи не было ни дня — ни даже полдня, — чтобы они не поговорили. Он надеялся, что она не забудет принимать лекарство. Без лекарства Адель становилась совсем другим человеком — не уверенной в себе, элитной звездой, которую он знает и любит, женщиной, решительно шагающей по международной арене как истинный гладиатор, а жалким хнычущим существом, которое лежит в постели и ноет, что у нее слишком толстые бедра. Нужно спросить Джека, нельзя ли позвонить Венди и попросить ее последить за Адель, чтобы та дважды в день принимала свои двадцать пять миллиграммов лития.

Джек откинулся на сиденье, прикрыл глаза и слушал, как молодая женщина напротив бесконечно названивает по офисам с мобильного телефона.

— Фергус, я в поезде. Слушай, я не успею к бесклювым безногим цыплятам — на совещание с торговцами курятиной, — поэтому будешь вместо меня. Слушай, они там начнут спорить, что смертность один из пяти. Это фигня. Если у цыплят нет ног, они еще могут жить сорок восемь часов, так что при смертности… Алло, алло, Фергус, что-то сорвалось…

Мик сказал:

— Курятинка на обед — по кайфу.

Подремав, Джек проснулся и обнаружил, что поезд несется по Нортумберленду. Пол вагона был усыпан слоем пакетов, по проходу туда-сюда катались пластиковые стаканы, как перекати-поле в городке на Диком Западе. В воздухе висел запах фаст-фуда и немытой плоти. Джеку хотелось пройтись по поезду, размять ноги, но, повернув голову, он увидел, что придется переступать через тела спящих пассажиров и их багаж. Скорей бы уж приехать в Эдинбург, сельская местность ему никогда не нравилась. Когда он был ребенком, мать грозилась отправить его туда в наказание: «Будешь плохо себя вести, отправлю в деревню».

Норме не часто доводилось иметь дело с иностранцами. В рабочем клубе был Черный Чарли — такой яркий тип, всегда шутил, что ему не надо загорать, и никогда не обижался, если кто в него кидал бананом. Но с тех пор как Чарли вдруг свихнулся и воронок увез его в «Башню», Норме редко приходилось делить компанию с черными, коричневыми или желтыми. И вдруг ее гостиная враз ими наполнилась. Не протолкнуться. Двое сидели на столе Джека, болтали ногами и смеялись над историей, которую рассказывал Джеймс. Как-то раз он позаимствовал «мерседес-С», когда тот был припаркован у клуба, а потом оказалось, что это машина начальника отдела по борьбе с наркотиками.

Норма сказала:

— Ты плохой мальчик, Джеймс! — Она понимала, что означает «позаимствовал».

Джеймс встал с пола, где сидел по-турецки, и поцеловал ее в щеку:

— Прости, мать. — Норма рассмеялась, а он спросил: — Мать, а ничего, если мы тут курнем?

Норму вопрос поначалу озадачил, ведь большинство мальчиков уже курили; в комнате было хоть топор вешай, да и у самой Нормы «Ламберт и Батлер» дымился.