— Пустое, — снисходительно утешил хранитель древних обычаев, на сей раз влезший во что-то вроде маршальского мундира, но без перевязи и слишком короткого. — Никто не требует от вас надевать доспехи и браться за меч или секиру. Чтобы судить о мастерстве участников, довольно книг и гравюр. Мы пришлем вам несколько выписок и подборку рисунков с пояснениями. Уверяю вас, этого достаточно, а наши портные весьма расторопны. С вас сегодня же снимут мерку, но не раньше, чем мы закончим беседу. Карлион утверждает, что нас ждут хорошие вести. Это так?

— Ваше величество… — Присевший было посол вскочил и приложил руку к сердцу. Вышло слегка по-кагетски. — Я уполномочен передать вам письмо, запечатанное, помимо Большой государственной печати, личной печатью его величества Фомы, а также послание ее высочества Елены. Тайное послание. Моя принцесса просила одного из придворных кавалеров догнать гонца его величества, чтобы вручить ему письмо. Оно адресовано мне, поскольку ее высочество, согласно этикету, не может писать коронованным особам, минуя своего царственного родителя. Ваше величество, если об этом узнают, мне… Мне придется…

— Мой друг… — Альдо Ракан поднялся. Высочайшая длань шмякнулась на плечо Марселя, и виконт пожалел, что не носит накладного горба. — Мой дорогой друг… Тайна, доверенная дамой, священна для эория. Не бойтесь, мы не забываем оказанных нам услуг и не предаем тех, кого любим и кто нам верен.

— Ваши письма, ваше величество. — Марсель едва не преклонил колено, но рассудил, что это будет слишком. — Разрешите мне удалиться.

— Нет-нет, — не согласился Ракан, — останьтесь. Вам придется выпить с нами вина в честь принятия должности Судьи турнира. Садитесь же, мы приказываем.

Марсель сел. Альдо углубился в письма. Как и положено жениху, он начал с розового. Прочитал. Перечитал. Отложил. Взялся за послание Фомы. Оно было коротким, хотя стоило Марселю куда больших усилий, чем переделка списанных с дневников Юлии чувств в горестный шестистраничный вопль. С герцогским письмом граф Ченизу провозился до рассвета, но получилось достойно. Виконт заслуженно гордился переходом от заверений в дружбе к сожалениям о невозможности скрепить оную узами брака.

«…трудно переоценить преимущества, которые получил бы Ургот в случае заключения союза с Великой Талигойей, — писал Марсель Валме, то есть, простите, Фома, — однако в голодный год золото падает в цене, а зерно растет, но голод не столь страшен, как войны. Первейший долг государя — уберечь своих подданных. К несчастью, Ургот не обладает армией, способной отразить посягательства презревших Золотой Договор держав. Перед угрозой гайифского и бордонского вторжения нашей единственной защитой является армия, предоставленная в наше распоряжение согласно договору, заключенному с Фердинандом Олларом. Маршал Савиньяк скрупулезно выполняет все пункты соглашения, в том числе и указанные в попавших к нему в руки секретных приложениях. Соответственно, урготская сторона не может их нарушить, не рискуя потерять лояльность командующего.

Не могу передать степень нашего отчаянья, но в нашем нынешнем положении мы вынуждены жертвовать блестящим будущим во имя спасения настоящего, залогом чего станет союз маршала Савиньяка и нашей старшей дочери. Мы испытываем глубочайшую уверенность, что Вы, Ваше Величество, сделаете счастливой любую избранную Вами девицу и вскоре позабудете скромную красоту наших дочерей. Увы, долг государя превыше отцовской любви…»

Альдо отложил письмо и задумался, выпятив подбородок. Подобное выражение было у виконта Кведера, когда он собрался убить ростовщика. Марсель время от времени жалел, что выручил проигравшегося однокорытника деньгами, помешав злу уничтожить зло. Что бы ни проповедовали священники о равной угодности Создателю голубя и змеи, Валме полагал живоглотов весьма сомнительным украшением вселенной. Сам он, впрочем, с ростовщиками не путался, предпочитая добывать деньги у папеньки или с помощью пари. На первый взгляд, заведомо проигрышных.

Зашелестело. Его величество опомнился от удара и вновь взялся за письмо «Елены». По пятнам от соленой воды Валме узнал четвертую страницу. Главную. Ту, ради которой все и писалось. Королевская челюсть выпятилась сильнее обычного, и у Марселя застучало в висках — дойдет ли? Вчера скрытый меж строк выход казался очевидным, но на смену вдохновению всегда приходит сомнение. Сомнений в том, что Ракан перемахнет хоть через Создателя, хоть через Леворукого, давно не осталось, только поймет ли красавец теперь уже в синих штанах, где перемахивать?

Альдо Ракан смотрел на закапанный соленой водой лист и думал. Марсель кусал губы и почти молился. Он еще не отдавал приказа убийцам, а своими руками убивал только в Фельпе и еще на дуэли, но это было несерьезно. Убивать самому, за себя и для себя нетрудно, а вот для дела… Папенька, тот играл в жизнь и смерть, как в кости. Любопытно, каково ему пришлось в первый раз? Кажется, он убрал кого-то из Приморской Эпинэ. Или все-таки из Марана?

— Граф, вы оказали нам неоценимую услугу! — очнулся венценосец. — Мы и наша будущая супруга — ваши вечные должники.

Альдо Первый Ракан милостиво улыбался, но ноздри его раздувались, как у почуявшей кровь гончей. Герой и повелитель разобрался в девичьем лепете и принял решение. Единственное для себя возможное. Единственное возможное для Алвы. Единственное возможное для Марселя Валме и, наверное, для Талига, как бы пошло это ни звучало. Посол Ургота вздрогнул и торопливо изобразил восторг:

— Я счастлив служить вашему величеству!

О судьбе Надора и Роксли виконт старался не думать, все равно в Валмоне остались одни астры. Братья — в армии Дорака, отец мутит воду вместе с Рафиано, мать разделяет одиночество герцогини Колиньяр… Потерю цветочков мир и папенька переживут, а слуги, случись что, успеют уйти. Не станут же они сидеть и ждать конца под собачий вой! Догадались в Роксли, догадаются и в Валмоне.

— Мы вынуждены взять с вас клятву молчания. Радость должна стать неожиданной. Мы сами отпишем его величеству и ее высочеству, разумеется, умолчав о вашей роли и о роли помогавшего… нашей несравненной Ласточке дворянина, но пока ни слова, мой друг! Вы меня поняли? Ни единого слова!

— Клянусь своей верностью вашему величеству и… ее высочеству.

— На турнире Сердца Весны мы объявим о нашей помолвке. — Сине-золотая ручища вновь опустилась на плечо. — И помните, мы говорили только о судействе.

— Я передал письма, — напомнил Марсель, — это известно многим.

— Да-да, — отмахнулось занятое не своими замыслами величество. — Вы передали письмо, а мы пригласили вас судить наших рыцарей… У вас прекрасная память, и вы так предусмотрительны. Мы рады, что вы наш друг и союзник.

— О, — с чувством подтвердил граф Ченизу, — это столь же верно, как то, что я — посол его величества Фомы при Талигойском дворе.

1

Зима ушла, но весна напоминала вернувшуюся осень. Позднюю, продрогшую. Лишенная красок Ракана то скрывалась за снежной пеленой, то попадала во власть тумана. Пустые улицы и площади нагоняли тоску, а низкие облака, растрепанные деревья и пятнистые от сырости стены делали город неопрятным. Ричард знал что, по крайней мере его собственный двор выметен дочиста, но ненастье сводило усилия слуг на нет. Особняк словно бы тонул в холодной грязи. На душе было не лучше.