при восхождении Козерога кульминиро­вало (проходило верхний меридиан) созвездие Северного Венца (по греч. — «стефанос»).[56]

4. ИИСУС.

Если Петр, по словам Матфея, 16-19, получил, ключи царства небесного от Иисуса, то последний должен был быть первоначальным обладателем их. И, действительно, у Иоанна, 10, Иисус тоже изобра­жается «господином дверей». В 10, 3, 7, 9, Иоанна, сам Иисус называет себя дверью для овец: «я есмь дверь: кто войдет мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет». В Откровении Иоанна, в этом, быть может, самом древнем новозаветном произведении, принадлежав­шем первоначально дохристианскому иудейскому культу Иисуса, спаситель говорит: «я есмь первый и последний и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь. И имею ключи ада и смерти» (1, 17, 18).[57] Следовательно, здесь перед нами все тот же солнечный бог, искони держащий небесные ключи, солнце в качестве восходящего и нисходя­щего светила, в виде страдающего, умирающего и воскресающего суще­ства, в виде бога, который сам предает себя на смерть и погребается, дабы через свою собственную смерть доставить прочим созданиям жизнь. Через «врата небесного огня» в Раке, где в эпоху Овна солнце нахо­дится на вершине своего могущества и проявляет всю свою силу, оно спускается в звездное подземное царство, в нижнюю половину зодиака, чтобы затем, — по словам Макробия,[58] — снова взойти, подняться через «водные врата», т. е. чрез знаки (Козерога, Р.). Водолея и Рыб. В качестве такового, этот солнечный бог носит также имя Дод, Додо, Даду, Дауд или Давид а, — возлюбленного; так называют его в Откро­вении «святые», «истинные»; он имеет «ключ Давида, который отво­ряет — и никто не затворит, затворяет — и никто не отворит» (3, 7). Сол­нечный бог, выходящий из ворот небесного огня, дабы начать свой тяжелый путь земной жизни, и входящий в ворота потопа и наводнения т. е. в ад, дабы освободить души из мрака и тягот зимы, — этот бог, действительно, является законным обладателем небесных ключей, т. е. владыкой обоих ворот на звездном небе, и если в переднеазиатском культе он, изображается небесным привратником, то это только соответ­ствует его сущности.[59]

Рис. № 10. Небесные столбы.

Древневавилонский рисунок, изображающий два небесных столба. Предполагают, что в последних следует видеть отростки или спады Млечного Пути, при прохождении которых солнце достигает высшей и низшей точек своего пути. Эта астральная, «небесная» сторона столбов в древности пере­плелась с «земной», фаллической (фаллос-половой орган), так что стоявшие перед храмами или внутри последних два священные столба одновременно символизировали и путь растительно-солнечного божества, и его творческую силу (плодородие).

В этих-то астрально-фаллических столбах А. Древс и др. видят перво­образы позднейших, христианских колоколен.

Однако, Иисус в новом завете выступает перед нами не только в роли первоначального хранителя ключей, ключаря: он является также тем, к кому применяют именование «камня», о котором говорит Исайя, 8, 14. У Матфея (21, 42), Марка (12, 10) и Луки (22, 17) Иисус сам отно­сит к себе слова псалма 117, 22, о камне, который отвергли строители и который сделался главою угла. Павел, имея в виду источающую воду скалу, освежившую Израиля в пустыне, называет христа «духовным камнем» (первое к кор. 10, 4)[60], и автор первого послания Петра гово­рит об Иисусе, как о «камне живом», который избрал во главу угла бог и на котором верующие, тоже как бы камни живые, должны строить из себя духовный дом (2, 5 сл.). Равным образом, Павел обрисовал христа в виде «основного камня строения божия», которое он хотел ви­деть, прежде всего, в коринфской общине, а затем во всем христианстве (первое к кор., 3, 9, 11). Разве также пророк Захария не говорил о таин­ственном камне, при чем он говорил это в связи с Иисусом или Иошуа, тем великим иереем этого имени, который, будто бы, привел иудеев из вавилонского плена на их прежнюю родину, в Иерусалим, и который в со­знании иудеев очень легко сливался с одноименным ему преемником Моисея (Иисусом Навином), а в дальнейшем с Иисусом (Захария, 3, 9)?

А ведь здесь речь идет о так называемом «Эбен Шетийя» равви­нов, о том четырехугольном «камне основания», который со времен воз­вращения иудеев из плена занимал во втором храме место прежнего, ковчега завета (Исайя, 28, 16) и который раввины относили к мессии![61]

После всего этого, может быть, станет понятным, почему все эти различные представления, стоявшие в связи с наиболее чтимыми боже­ственными существами, слились, наконец, в одно целое и в эпоху рели­гиозного синкретизма привели к тому, что все религиозные направления наложили друг на друга определенный отпечаток.[62] Однако, ни одна из тогдашних религиозных форм не была так склонна к присвоению себе представлений остальных религий, как митраизм, религия персид­ского камня — бога и небесного ключаря — Митры.

5. ПЕТР И МИТРА.

Мы знаем, какую огромную роль в первые века нашей эры играл в религиозной жизни древних митраизм.[63] С того момента, когда он впервые, во времена Помпея (ок. 70 года до нашей эры), попал в поле зрения Запада, персидский бог «Непобедимое Солнце», тогда уже заво­евавший себе всю Переднюю Азию, начал свое безостановочное побед­ное шествие на Запад, и своим блеском затмил всех прочих богов, попа­давшихся ему на пути. Прежде всего на сторону воинственного Митры перешли солдаты и всюду подготовили ему прием там, где стояли рим­ские легионы (полки). В особенности после того, как митраизм в Риме слился с культом фригийского Аттиса, а сам бог присвоил себе черты древнеиталийского Януса и, тем самым, римский характер, Митра сде­лался самым опасным противником, с которым должно было бороться христианство в первые века своего развития. Притягательная сила, с какою митраизм действовал на верхи и низы тогдашнего общества, была столь велика, что одно время трудно было решить, он ли, или христианство одержит окончательную победу над душами. Больше того, благосклонность и тяготение целого ряда императоров, вроде Коммода (180-192) и Аврелиана (270-275), провозгласившего митраизм государ­ственной религией, придали последнему такое влияние и уважение, что христианство долгое время не могло с ним соперничать. И если все же, в конце концов, эта религия была побеждена церковью, то это произо­шло меньше всего по внутренним причинам, но, скорее, по причинам, частью заключавшимся в организации, — митраизм не допускал к культу женщин и в целом был скорее