никого нет. Мать умерла, отец отторгает, бабка – Гитлер в юбке.

— Нет, — категорически отвечаю я, открывая глаза. Давлю на тещу тяжёлым взглядом, чтобы окончательно дать понять, что не нужно рыть под девочку – не сработает. Если она действительно совершит что-то критичное, я сам от неё избавлюсь. Но без участия тещи.

— Что значит «нет»? — распахивает глаза в недоумении.

— Я поговорю с ней. Но она останется с Артёмом. Я её нанимал и сам буду решать.

— Роберт… — теряет слова, смотря на меня, как на сумасшедшего.

— Я всё сказал. Пока я единственный родитель Артёма, и только я решаю, как лучше для него. Вам спасибо за помощь, советы и информацию. Вызову вам такси, — сообщаю, набирая номер.

— Если моё слово ничего не значит для тебя, то ноги моей в этом доме не будет! — соскакивает с места. — Или я, или она!

— Не драматизируете, — снова прикрываю глаза. — Не хотите навещать внука – ваше право. Уговаривать не стану. Такси будет через семь минут.

Заканчиваю разговор.

Теща уходит. А я дышу, кажется, даже начинаю немного трезветь. Голова пульсирует. Дышу.

Когда теща уезжает, не прощаюсь. Просто запираю ворота, снова прикуривая сигарету. Я много курю последнее время. Хотя бросил после рождения Артёма.

Но жизнь, сука, такова...

Это саморазрушение.

И я даже не пытаюсь ему сопротивляться. Курение – очень долгий способ самоубийства. Но всё равно отбирает годы жизни, и я с удовольствием её сокращаю.

Поднимаюсь наверх. Маша ещё читает сказку Артёму. Иду в душ. Долго стою под прохладными струями воды, пытаясь выгнать остатки опьянения. Хреново. Ломает. Обычно похмелье настигает с утра. Но нормально нажраться и потрахаться мне не дали. И хочется за это кого-то наказать.

Выхожу из душа, скидываю полотенце, стук в дверь. Быстро натягиваю штаны, открываю. Маша. Замирает, кажется, прекращает дышать, бегая глазами по моему обнажённому торсу.

— Ой, простите, я не вовремя, — мямлит, пытаясь сбежать.

Нет, девочка, ты не уйдёшь от ответа. Уволить я тебя не уволю. Но по заднице ты получишь.

И не только за косяки с Артёмом.

Глава 11

Мария

Роберт Станиславович всегда суровый. Такой типаж, что никогда не поймёшь, в каком он настроении. Всегда на одной холодной ноте. Но сегодня в его взгляде и интонации есть что-то такое... тяжёлое и пугающее. Мне хочется грохнуться в обморок и избежать этого разговора. Перепалка с ведьмой – это так, цветочки. А вот сейчас меня будут отчитывать по-настоящему.

Натыкаюсь глазами на обнажённый торс мужчины и на секунды выпадаю из реальности. Его татуировки – как отдельный вид искусства, их хочется изучать кончиками пальцев. Сглатываю, резко отводя взгляд.

— Ой, простите, я не вовремя, — пищу и разворачиваюсь, чтобы сбежать в комнату.

— Стоять! — раздаётся низкий, немного хриплый голос мне в спину. Останавливаюсь, разворачиваюсь.

«Маша, ты же большая девочка. Вот и отвечай за свои поступки, как взрослая», — уговариваю себя.

Глубоко вздыхаю, покорно жду своей участи.

— Спускайся вниз, — указывает мне глазами на лестницу. Покорно проскальзываю мимо мужчины, иду вниз. Он за мной. Я буквально чувствую, как дышит мне в спину. Недобро дышит. По ходу, за минуту придумываю вменяемые оправдания и покаяния.

Да, я виновата. Но ведь ничего ужасного не произошло?

Останавливаюсь в гостиной, где горит лишь тусклый напольный светильник. Роберт Станиславович садится в кресло. Снова пялюсь на его голый торс. Мышцы, плечи широкие, кожа немного смуглая... Полумрак, мы одни, тишина, за окном ночь...

Ооо... Все заготовленные отмазки где-то теряются.

Вот что за человек?

Мог бы надеть футболку. Я же теперь, кроме как мямлить, ничего не могу. Пытаюсь найти в нем изъяны. Они есть у всех. У меня, например, шрам на бедре. Рваный, большой. В детстве я залезла на дерево и распорола бедро о сук. Зашить не дала, орала в больнице как резаная. Так и оставили. А у этого мужчины нет изъянов на теле. Раньше я считала, что поросль волос на груди мужчины – это некрасиво. А здесь гармонично, добавляет мужественности.

Вот зачем он такой?

— Давай, Машенька, кайся сама, — произносит мужчина, откидывая голову на спинку кресла и прикрывая глаза.

— Да ничего критичного не произошло. Раиса Алексеевна преувеличивает.

— Вот и расскажи мне свою версию. Должен же я знать, за что тебя увольнять.

— Увольнять?! — выходит громко, прикусываю язык. Сейчас нельзя показывать характер. — За что?

— Вот ты мне и скажи, за что.

— Да, я дала Артёму маленькую шоколадку. Я признаю. Но Раиса Алексеевна не сказала, что именно нельзя. Я думала, что она это всё из вредности. Ведьма... Ой, — прикрываю рот рукой. — То есть Раиса Алексеевна... У нее слишком много запретов. Так же нельзя.

— Ведьма? — поднимает голову, заглядывает мне в глаза.

— Случайно вырвалось. Простите. Но она сразу заявила, что я ей не нравлюсь.

— Ведьма, — ухмыляется мужчина. — Забавно. При ней только не повторяй. Она хоть и не подарок, но всё-таки прояви больше уважения.

— Ну конечно, я не скажу ей это в глаза. За кого вы меня принимаете? — всё равно выходит с претензией. Со мной так всегда. Знаю, что виновата, но всё равно буду нападать в ответ, защищаясь.

— За непосредственную, инфантильную, импульсивную девочку.

— Я не такая! Я пытаюсь добавить красок в мир ребенка, чтобы он шел на контакт, — парирую. — Насчет шоколада и всяких вредных продуктов я усвоила, больше не повторится.

— Хорошо. Дальше, — взмахивает рукой, призывая продолжать.

— А что еще? — искренне не понимаю. — Ну да, я немного высказалась в отношении ве... — осекаюсь, на что мужчина снова