– По-твоему, чувства нужно выставлять напоказ?

– Не обязательно. Я просто за то, что ихнельзя прятать. Если они есть, о них необходимо говорить.

– Ты рассуждаешь о взаимных чувствах. Аесли нет взаимности? Что тогда? Если тот человек, которому ты хочешь сказать оних, не думает их принять? Если эти чувства не вызовут ничего, кромераздражения? Это же удар по гордости и самолюбию. С чувствами надо бытьосторожными, потому что взаимность – довольно редкая штука. Очень редкая.

– И все же о чувствах нельзямолчать, – стояла я на своем. – Даже если они не нужны тому человеку,к которому ты что-то чувствуешь.

– Ты хочешь сказать, что, если бы Леонидсказал тебе о своих чувствах, ты бы их приняла?

– Нет. Я бы их не приняла.

– Тогда зачем говорить, если изначальнознаешь, что они не нужны?

– Не знаю. Но я должна была о них знать.Я имела на это право.

– И что было бы, если бы ты о них знала?

– Возможно, в моей жизни что-то было быиначе… Что-то бы изменилось. Пусть не кардинально, но изменилось.

– Это ты сейчас так говоришь, потому чтоЛеньки нет в живых, и ты чувствуешь какую-то необъяснимую вину. Если бы он былжив, все было бы совсем по-другому. Скажи, ты замечала Леньку в школе?

– Конечно, Леньку трудно не заметить.

– Я совсем не это имел в виду. Ты к немучто-нибудь испытывала?

– Ты имеешь в виду чувства?

– Чувства…

– В школе мне нравился совсем другоймальчик. Максим Андриенко. Я была в него влюблена все школьные годы. По-детскистрадала, мучилась. А Ленька… Ленька был просто товарищем.

– А что этот Максим?

– Ничего. Он меня даже не замечал, непроявлял ко мне интереса.

– Почему? Разве тебя можно не заметить?

– Выходит, что можно. В детские годы ябыла некрасива и даже, можно сказать, неинтересна.

– Получается, что ты тайно любила своегоМаксима, а Ленька тайно любил тебя…

– Получается именно так.

– А почему тебе нравился этот Максим?

– Не знаю. Разве люди нравятся за что-то?Теперь, спустя годы, мои юношеские чувства кажутся мне смешными.

– Тебе за них стыдно?

– Стыдно?! Быть может, и в самом делестыдно. То, что казалось серьезным, теперь представляется просто смешным.Конечно, стыдно… Стыдно за слезы, за бессонные ночи, за душевные обиды. Стыдно,что я не замечала того, кто очень во мне нуждался и готов был положить к моимногам целый мир. – Я вновь бросила в воду камешек и посмотрела нанебо. – Интересно, сколько уже времени?

– Одиннадцать.

– Сегодня была самая кошмарная ночь вмоей жизни.

– В моей тоже.

– Почему сегодня ночью всех убили? –спросила я, с трудом выговорив эти слова.

– Не знаю, – покачал головойСергей. – Будет расследование.

– Меня не интересует результатрасследования. Я хочу услышать твою гипотезу.

– Мою гипотезу… Я сам ничего не понимаю.Думаю, что убили всех из-за кого-то одного, скорее всего, это было заказноеубийство.

– Откуда убийцы знали про день рождения?

– Наверное, они были близко знакомы стем, кого хотели убить.

– Но кого именно хотели убить?

– Не знаю…

Я обхватила голову руками и села прямо наземлю.

– Неужели смерть одного человека можноприровнять к смерти многих?

– Я не понимаю, что произошло…

– Зачем расстреливать всех, да еще на днерождения? Ведь они могли застрелить того, кто им нужен, в подъезде егособственного дома. За смерть одного человека наказание намного меньше, чем засмерть многих. Получается, что люди, хладнокровно расстрелявшие столько народа,просто уверены в своей безнаказанности. Получается так?!

– Получается так. Они были уверены, чтоне оставят свидетелей, а когда нет свидетелей, очень трудно найти убийц. Они ине предполагают, что двое остались живы.

– Ты хочешь сказать, что мы свидетели?

– Да.

– Да какие мы, к черту, свидетели, еслиничего не видели?! Ничего, кроме трех пар ботинок!

– Этого достаточно…

Меня охватил страх, и я тяжело задышала:

– Ты хочешь сказать, что нам угрожаетопасность?

– Не знаю, но думаю, тебе не надовыходить из дома без особой надобности хотя бы первое время. И держи со мнойсвязь. Я оставлю тебе номер своего мобильного. Если заметишь что-нибудьподозрительное, непонятное, ты просто обязана мне позвонить.

– Но откуда бандитам знать, что мы были вдоме?!

– Я тебя предупредил так, на всякийслучай…

– На какой еще «всякий случай»?! Да мы женичего не видели, кроме ботинок! Обыкновенных, ничем не примечательных грязныхботинок стандартного фасона, которые продаются в любом магазине! Правда, язаметила, что у одного были короткие брюки и виднелись непонятногожелто-розового цвета носки. Такие носят женщины и маленькие дети… Я вообще непонимаю, как мужик может надеть такие. Может, он голубой?!

– Из голубого вряд ли получится киллер…

– А может, это была женщина?

– Из женщины тоже.

– Ну да… Ботинки-то были не меньшесорокового размера. Сережа, ведь это все, что мы видели…

– Я видел больше.

Я почувствовала, как учащенно забилось моесердце, оно готово было выскочить из груди.

– Эти люди были в масках.

– Каких?

– Ну, понятное дело, не в карнавальных.Они были в черных масках.

– В тех, в которых совершают убийство?

– Вот именно, в тех, в которых совершаютубийство. А еще, они были в робе. В солдатской робе защитного цвета с темно-зеленымиразводами.

– Я тоже видела военные брюки. Отец такиена рыбалку надевал. Они продаются в охотничьем магазине. Сережа, но ведь этоеще ничего не значит. Мы не видели их лиц, не видели особых примет. Почему намугрожает опасность?!