– Типа того. – промямлил Шура.

Новый аккордеонист, Ури, пожилой израильтянин небрежной наружности, отличался чрезмерной доброжелательностью. Говорили, что раньше он был профессиональным военным, участвовал в нескольких боевых операциях, получил ранения и теперь, уйдя на пенсию, подрабатывает игрой на аккордеоне. Делает он это нерегулярно, только когда душа просит, так как у военных пенсия большая и живут они очень даже неплохо. Глядя на Ури, это было трудно предположить, но Шура знал из литературы, что богатые всегда одеваются неброско.

На доске висел плакат на русском языке, в котором кратко излагалась суть праздника. Ури водил указкой по русским строчкам и подробно комментировал на иврите. Тора предписывает употребление мацы в Песах как напоминание о том, что во время Исхода израильтяне «испекли… из теста, которое они вынесли из Египта, пресные лепешки, ибо оно еще не вскисло, потому что они выгнаны были из Египта и не могли медлить». Народ понимающе кивал.

Пели пасхальные песни. Они были красивые, и Шура заслушался. Ури раздал всем «Агаду» – тонкую иллюстрированную книжицу, которую полагалось читать в пасхальный вечер. Текст в ней шел на двух языках: иврите и русском. Ури напевно читал избранные главы, ульпанисты с трудом следили за русским переводом. «Из этой великой ночи мы черпаем силы для того, чтобы, освободившись от оков и теснин Галута, соблюдать заповеди Всевышнего с радостью и воодушевлением». С радостью и воодушевлением… Под аккомпанемент ивритской мелодии Шура погружался в глубины текста и уже не следил за чтецом. Смысл, удивительный в своей простоте, открылся мгновенно и легко. В этот день евреи вышли из египетского рабства и отправились на Святую землю. Как известно, дошли не все, но те, кто дошел, стали свободными людьми. И до сих пор, преодолевая страхи и сомнения, люди едут сюда, чтобы освободиться. И он смог, и, значит, вот он истинный смысл того, что с ним происходило. Бог давал ему испытания, и он справился и выбрал верный путь. Ури прервал чтение и запел новую песню. Шура оторвался от книги и посмотрел на свой класс уже другими глазами. Зина громко и весело подпевала учителю. Добренький сосредоточенно вводил новый номер в мобильник. Мама Нэла пыталась вырвать у дочки Бэлы пилочку для ногтей, но та яростно сопротивлялась. Шура уже закрывал святую книжку, когда вдруг на последней странице увидел стишок или песенку, несколько выделяющуюся на общем фоне повествования. В ней говорилось о козлике, которого купил отец мальчику. Однако радость мальчика была короткой, о чем он сам с грустью свидетельствует в стихотворной форме: «Недолго жил козленок мой, загрыз его котище злой». Притча была явно поучительная и отдаленно напоминала события, случившиеся с сереньким козликом из русской сказки.

На перемене Шура, смущаясь, спросил у аккомпаниатора, в чем смысл притчи.

– На все Божий промысел, мотэк шели!

Шура согласно кивнул. Но Ури на этом не успокоился, вырвал книгу из Шуриных рук и стал возбужденно тыкать пальцем в какие-то строчки. От сильного волнения он незаметно перешел с английского на иврит, и единственное, что Шуре запомнилось, было постоянно повторяющееся словосочетание «мотэк шели». Поблагодарив учителя, Шура выбежал на улицу. Надо было успеть перекурить и поделиться впечатлениями с Гариным.

По дороге его остановили Гала с дочкой Аллой и поинтересовались, успел ли он купить хлеб.

– Хлеб? Зачем?

– Ну, ты даешь! Неделю хлеба в магазинах не будет. Ты что, мацу жрать собираешься?

– Я как-то не подумал…

Гала постучала себя по лбу:

– Не подумал! Тут думать надо, а то без штанов останешься.

Гарин курил в компании трех одесситов, и у Шуры пропало желание откровенничать. Но оказалось, что ульпанисты обсуждают ту же тему.

– О, Шурик пришел! Все перед начальством шестеришь? – воскликнул Добренький. – Не умер в тебе еще раб. Ох, не умер!

– Да, что-то сам удивляюсь. Вроде уже приехал, а как-то освобождения не чувствую.

– Так это не сразу, – сказал Глускин, – должно сорок лет пройти. Тебя же Моисей не гонял по пустыне, а сразу сюда впустил. Вот через сорок лет поговорим.

– Точно, – сказал Бровкин, – у меня сосед Шломи… Его как раз сорок лет назад привезли в страну. В шестилетнем возрасте. То-то я смотрю: совсем другой человек… Свободный… Шурик, где отмечаешь веселый праздник?

– Да я не знаю. Хозяйка к дочери уйдет. Посижу один, расслаблюсь.

Гарин возмутился:

– Что значит расслаблюсь?! Это тебе не Первое мая. Тут должен быть порядок. Праздник такой – особенный! Излагаю в двух словах суть.

– Ладно, вы тут базарьте, – сказал Бровкин, – а мы побежим навстречу знаниям.

Однако Гарин не унимался:

– Идите. Ничего не случится, если мы опоздаем на пять минут. В конце концов, я занимаюсь с отстающим. Значит, слушай сюда. Праздник проходит следующим образом. Читаешь «Агаду» – пригубливаешь, опять читаешь – закусываешь! И так всю ночь. Сэдэр Песах! Все как в сказании написано..

– В каком сказании?

Миша сокрушенно покачал головой:

– Ну, как все-таки ощущаются пробелы в твоем образовании. Говорил тебе – учи уроки. Только тот, кто ходит в ульпан, знает иврит, как я. А тебе б все пистолетом размахивать. Хулиган. «Агада» – это сказание, что б ты понимал. Может, ты и про «сэдэр» не знаешь?

– Почему не знаю? «Сэдэр» – это «порядок».

И в этот момент Шура впервые осознал, что такое «бэседэр». Слово, которое каждый израильтянин повторял по пятьдесят раз в день в ответ на вопрос «Как дела?». «Бэ» – по, «сэдэр» – порядок.

Но не это главное. У евреев, оказывается, «хорошо» – значит «по порядку»! Эта мысль была столь же впечатляюща, сколь и неправдоподобна. В прошлой жизни Шура знал много евреев, но ни у одного из них порядка не видел. Как, впрочем, и тяготения к нему. Все что угодно – ум, занудство, обязательность, критиканство, – но только не порядок. Чего не было, того не было. Более того, миллионы евреев именно от порядка и пострадали. Правда, тогда он назывался «орднунг». Но порядок есть порядок. Не исключено, что это были неправильные евреи. Но они были. Шура это точно знал. И как любой прессинг в его жизни, эта странная идея мгновенно выдала обратную реакцию.

– Не, порядка не хочу. Праздник – это беспорядок.

– Ах, как все запущено! Ты ж еврей, Шурик! Забыл, что ли? Ты зачем сюда приехал? Чтобы тебе напомнили.

Вообще-то Шура думал, что приехал сюда совсем не за этим. Ему и там иногда напоминали. Но зачем-то он приехал?

– А может, ты приехал, чтобы бабок срубить? Скажу тебе по секрету, это не то место. Но раз уж ты так хочешь, вот тебе мой праздничный подарок. Мы с тобой и еще с одним человеком открываем бизнес.

– Это с каким таким человеком?

– Скоро узнаешь. Останешься доволен.

Гарин еще долго темнил, опуская самое главное, но у Шуры неожиданно поднялось настроение. Он ни минуты серьезно не думал ни о каком бизнесе, но расстраивать Мишу не хотелось, и он всячески подыгрывал ему, задавая все новые и новые вопросы по теме. Шуре было весело. Он будто бы выскочил из застывшего кадра и побежал дальше. Жизнь продолжалась.